Тучи охватили уже полнеба, комнату все больше заволакивал мрак. Поднявшись, Ана прислонилась к окну и засмотрелась на дорогу в ожидании матери. Пора бы ей вернуться, верно, шесть часов уже, не меньше.
Ана подсела к столу, чтобы поиграть с сестрою и братом, но тут же передумала, сердце ее сжималось от какого-то тревожного чувства, в котором она сама не могла разобраться. Тоскливо бывает по вечерам, когда в комнате смеркается слишком рано, и небо за окном подернуто тучами.
Брату Тине тоже надоело играть. Он оперся локтями о стол, и в эту минуту лицо его казалось совсем стариковским. Тончка встала и отправилась в кухню поискать, нет ли чего в шкафу.
Где-то вдали прогремел гром, тучи уже подступали к городу, нависали над крышами. Подул ветер, вздымая с дороги пыльные вихри.
Тине спросил:
— Ана, а чья это карета проезжала тут утром?
Спрашивая, он не ждал ответа. Экипаж был красивый, раззолоченный, и на кучере шитая золотом ливрея. Карета промелькнула и исчезла, словно ехал в ней сам император. Но у Тине было такое чувство, будто в этой красивой карете воплотилось все, о чем он мечтал, — пасхальная ночь, императорская Вена, апельсины и пирожные… Кучер хлестнул лошадей, и карета скрылась из вида.
Тончка заплакала в кухне.
— Ана, у нас совсем не осталось хлеба?
— Погоди, вот придет мама!
— А почему она не приходит?
На лице Тончки уже не было прежнего веселья, в глазах ее тоже отразилась тревога.
— Ну, а что нам принесет мама? — вслух мечтал Тине, не ожидая ответа.
Все трое задумались. Обычно они были не прочь поговорить о вкусных вещах, которые им может принести мама, но сейчас почему-то у них было тяжело на душе. Верно потому, что тоскливо бывает по вечерам, когда в комнате смеркается слишком рано и небо за окном подернуто тучами.
Ана вернулась к окну и высунулась на улицу, волосы ее развевал ветер. Она смотрела то направо, то налево — вот сейчас покажется мать с белым свертком под мышкой, принесет работу, принесет хлеба. Но ее все не было видно. Ана взглянула вверх — небо уже целиком закрывали тучи, темные, тяжелые, несущие дождь.
— Ана, зажги свет, темно!
Ана пошла в кухню за лампой, но в ней почти не было керосина — всего лишь на какие-нибудь полчаса, не больше. Ну, к тому времени вернется мама, а может, еще и раньше. Поколебавшись, Ана зажгла лампу.
Но лампа в тот вечер как-то странно горела и не могла разогнать темноту. Тени, столпившиеся за окном, вползали в комнату и ни за что не хотели отступать. Только над столом светился желтый круг, а в комнате было темно и на улице тоже.
— А куда ушла мама? — спросила Тончка.
Ана ничего не могла ответить. Мать отправилась, как это часто бывало, неизвестно куда. Дети знали только, что вернется она с белым свертком под мышкой.
Задумавшись, Ана неожиданно вздрогнула, в груди у нее что-то кольнуло.
И Тине в эту минуту тоже почувствовал страх.
— Давайте играть! — позвал он, и все сели за стол вокруг лампы. У них не было ни мелочи, ни орехов, так что играли «в долг». Но окончив первую партию, они играть перестали. Было так тяжело, будто затевается что-то неладное, страшное, руки налились тяжестью, были словно чужие, оцепенело лежали на коленях или опирались на стол.
Может, это оттого, что догорала лампа и тени заглатывали остатки света? Становилось все темнее, на склонившихся к лампе лицах появились желтые блики. Такие лица бывают у покойников, когда у смертного одра трепещет пламя свечей.
Ана выглянула на улицу, там еще можно было кое-что различить, потому что поодаль на углу горел фонарь; крупные капли дождя прибивали дорожную пыль.
— Ана, посмотри сама, не осталось ли хлеба в шкафу?
— Не осталось.
— И ни одного яблока?
— Подожди, вот придет мама!
Только теперь Ана призадумалась над тем, как сегодня мать собиралась в дорогу. Припомнила и такое, на что обычно не обращала внимания. Но сейчас, вспомнив все мелочи, она испугалась непонятной, растущей в сердце тревоги.
После полудня мать без конца ходила по комнате от окна до дверей и обратно, снова и снова, понурив голову и скрестив на груди руки. Дети, Тине и Тончка, были внизу на улице, и сама Ана лишь изредка забегала домой. Когда она заглядывала в дверь, мать по-прежнему молча, тяжелыми шагами ходила по комнате и ни разу не подняла на нее глаза. А когда уже стало смеркаться, мать набросила платок и вышла, ни на кого не взглянув и не сказав ни слова; Тине отправился было за ней, но она не обернулась, он постоял на углу и поплелся домой.