Однако многое здесь вызывает и постоянное раздражение. Она не любит обязательные визиты к соседям; те, скорее всего, тоже терпят их только из уважения к ее родителям. Ее раздражает необходимость все время доливать себе вина за столом, потому что бокалы ее матери такие маленькие, что впору пришлись бы лилипутам. Каждый раз, когда она тянется за бутылкой, за ней с укоризной следят две пары глаз. Ей кажется нарочитой манера отца внимательно выслушивать собеседника, его медлительность и даже всегдашняя справедливость, а тут еще — всегда правая мать, никогда не снимающая маску стоического разочарования.
Иногда ей кажется, что в присутствии ее родителей кто угодно будет выглядеть пятилетним ребенком. С ними невозможно разговаривать на равных. Стоит высказать мнение, хоть на йоту отличающееся от их собственного, как уничтожающая реакция не заставит себя ждать. Отец только снисходительно усмехнется и понимающе кивнет, что означает: «Вырастешь, поймешь». А мать, закусив губу, обязательно скажет:
— Что за глупости. Разве я тебя так воспитывала?
Дома Беллу ожидают невысказанные вопросы.
— Нашла себе кого-нибудь?— нетерпеливо спрашивает лампа с шелковым абажуром цвета слоновой кости, стоящая в гостиной.
— Достаточно ли ты стараешься? —укоризненно вздыхают бархатные занавески.
— Ты не молодеешь,— сварливо замечает серебряная солонка.
— Сколько же нам еще ждать?— жалуются мягкие ковры под ногами.
Алессандра, ее мать, никогда не позволила бы себе такой неделикатности. Она — мастер невысказанных упреков. В беседе с ней любая, даже самая нейтральная тема может таить массу ловушек. Молчание Алессандры порой красноречивей любых слов.
— Помнишь Сару Форбс, она училась классом младше и жила на Черч-стрит, в доме с полукруглым окном, — сказала мать в прошлый приезд Беллы. — Она только что вышла замуж. За очаровательного молодого человека. У нее была такая красивая фата, очень удачно скрывала нос.
В этой простой фразе на самом деле таилось: «Она на год младше тебя, страшная, а вот смогла же выйти замуж. И притом удачно. А ты?»
Белла ловко увернулась и ответила пушечным ударом:
— Какая молодец. Обязательно пошлю ей поздравительную открытку. А как ты думаешь, она уйдет с работы? Она ведь, кажется, работала в магазине?
Это означало: «Подумаешь, вышла замуж. Зато она полный ноль. Ты могла бы хоть немного похвалить меня за мои профессиональные успехи, мама».
— Я думаю, муж в состоянии ее содержать, Белла, дорогая. Он юрист, младший партнер в одной уважаемой фирме, — невозмутимо улыбнулась Алессандра. — Он такой умница, определенно многого добьется. Но мужчинам вообще легче, правда? Не сравнить с работающими женщинами.
Впечатляет: атака по всем правилам: «Сара закадрила не просто богатого, но и умного. У мужчин нет тикающих, как бомба, биологических часов, поэтому они могут концентрироваться на карьере. А твои часы неумолимы».
Белла не сдается, но ее ответный удар слаб и бесцелен:
— Она что, не могла найти кого-то поприличней? Этих юристов сейчас развелось как собак нерезаных.
Все, контрнаступление захлебнулось. Алессандра лишь тихо вздыхает и поправляет и без того безупречный начес.
— Не сделаешь ли нам кофе, Белла, дорогая, — и, уже через плечо, — я поднимусь наверх. Кстати, в голубой банке домашнее печенье, угощайся.
Это
coup
Кроме того, Алессандра, на взгляд Беллы, очень противно, как диктор, произносит все иностранные слова, особенно итальянские (на самом деле она родилась в Манчестере, хоть и в итальянской семье). Она произносит имя «Белла» с таким мягким томлением на двойном «эль», что сразу вспоминается какой-нибудь итальянский официант, сующий вам под нос огромную членообразную перечницу и бубнящий: «Добавить перца, белла синьорина?»
Порой Белле хочется крикнуть прямо в лицо матери, что ей не нужен никакой муж. Но тогда Алессандра примет такой недоверчивый вид, как будто увидела инопланетянку. Что это за женщина, которой не нужен муж? Она что, монашка? Может, назло ей действительно стать монашкой? Белла представила себе выражение лица матери при словах «мама, я ухожу в монастырь, ты никогда меня больше не увидишь». В глазах Алессандры отразится непонимание, неловкость, вина и, возможно, легкое облегчение. А что, в монастыре можно было бы стать настоящей затворницей и в покое кельи снова вернуться к живописи, к радости красок и форм. Остальной мир перестал бы для нее существовать, став лишь материалом для воображения. В уединении ее рисунок приобрел бы необыкновенную ясность, а четкие штрихи твердо ложились бы на девственно чистый лист. Тут она не выдержала и фыркнула:
— Сколько пафоса, просто сюжет для полотна «Святая Белла и божественная кисть».
Когда она наконец подъезжает к дому, мать уже спит. Белла заходит в чулан, поздороваться с псом Хундом. Но тот уже тоже свернулся калачиком в своей корзине, зарывшись в ее старое детское одеяльце. Только отец ждет ее, читая за кухонным столом женский журнал. Он нежно обнимает Беллу и спешит поставить чайник.
— Папа, смотри, что я тебе привезла, — Белла раскладывает пудинг на изящные фарфоровые тарелки.
— Здорово! Только не говори маме. Послушай, это правда? Здесь пишут, что шестьдесят четыре процента женщин готовы влюбиться в мужчину, если увидят его плачущим, — тычет пальцем в строчку Джеральд.
— Сомневаюсь. Ты что, не знаешь, как выдумывают такую статистику? Опрашивают пять человек из редакции. Но вообще-то женщинам и впрямь больше нравятся мужчины, не скрывающие своих чувств, — говорит она, разливая чай. — Не плаксы, конечно, но такие, которые не стесняются показать, что у них на душе.
Джеральд фыркает в чашку с чаем:
— Ловко завернула.
Он отламывает кусочек пудинга и глядит на нее поверх металлической оправы своих очков.
— Так ни с кем и не познакомилась? — спрашивает он приставучим родительским тоном.
— Папа, на тебя я почему-то не обижаюсь. Нет, пока не познакомилась. Так что парадно-выходной костюм можешь не доставать.
— Прости, дорогая. Мы просто желаем тебе счастья.
— Ничего, папа. Я понимаю, что вы хотите внуков. Но не переживайте, все хотят. Это просто такой этап в жизни. Вы повзрослеете.
Джеральд улыбается:
— А куда девать слюнявчик с Винни-Пухом, который мы купили? И обои с зайчиками? У нас их заготовлено двенадцать рулонов — лежат на чердаке.
— Отстань, папа! — завершает она разговор. — Я привезла тебе пудинг. Чего ты еще от меня хочешь?
Белла заходит в свою старую спальню. Комната сейчас выглядит иначе, несколько уютнее. В первую же неделю после того, как она уехала учиться в художественную школу в Лондон, Алессандра перекрасила стены в нежный персиковый цвет, на фоне которого красовались джунгли, а-ля Таможенник Руссо.
Конечно, Белла-дорогая, если ты хочешь что-нибудь попроще, то всегда можно переделать, например, нарисовать на дверцах шкафа лилии.
Но Белла так и не заставила себя прикоснуться к стенам. С тех пор мать сама дважды обновляла интерьер, несмотря на то что комнатой никто не пользовался. Кровать, однако, по-прежнему стоит на своем старом месте, у окна. Белла поплотнее закутывается в одеяло и выключает свет.