Пятый день музыкального запоя. Только что записал песню голосом Барбары Стрэйзон. Где-то семидесятые или восьмидесятые годы 20-го века. Даже названия толком не помню. Что-то насчет женщины и любви. Прослушал, хотел подправить одно место, и сорвал голос. Подошел к зеркалу, увидел себя. Глаза ввалились, красные. Нос сухой. Левое веко дергается. Когда же я спал последний раз? Напиваюсь воды из-под крана и ложусь. Прямо на пол, не отходя от умывальника. Последняя мысль — хорошо, что линолеум мягкий.
БИОРОБОТ
— Лира, не буди меня, пожалуйста. Я устал.
Это мой голос? Сипение проколотой шины.
— Мастер, с тобой все в порядке?
— Анна? Ты? Что случилось? Эпидемия? — поднимаю голову и оглядываюсь. Анна в легком скафандре, как космонавт. Стоит передо мной на коленях. За ней — Лира. Мордашка заревана, опухшая. Тут же встревоженный Тит. Двери вскрыты с помощью сварочного пистолета. Были двери… Ах, да, я же их запер изнутри, чтоб не мешали записывать. И отключил все каналы связи. За дверьми — столпотворение. Мерлин пытается отогнать любопытных.
— Ты заперся неделю назад. Ни на что не отзывался. Мы стучали и в дверь и в стены. Сначала от тебя шла в компьютер информация, а последние два дня совсем ничего.
— Я записывал музыку и очень устал. Кажется, четыре дня не спал. Или пять. А почему ты в скафандре?
— Ты разве забыл? Карантин. С тобой точно все в порядке?
— Не совсем. Голос сорвал.
Анна встает, поднимает Лиру и тянет за собой в коридор.
— Ты слышала? Он устал! Мы себе места не находим, а он дрыхнет! Крокодил пернатый! Ух, что я с ним сделаю! Он у меня будет на коленях прощения просить! И не получит!
— Анна, ты не понимаешь, тут какая-то тайна. Коша пять дней без перерыва работал, я чувствовала. Значит, это очень важно.
Голоса удаляются по коридору. Выходит, я пять суток работал, потом двое спал. Подхожу к зеркалу. Ребра болят. Отлежал. Кожа свисает складками, мослы выпирают.
— Ну и напугал ты нас, — говорит Тит. — Ломаем дверь, а ты на полу лежишь как мертвый. Лира третий день не спит, с ума сходит. Это на самом деле так срочно было, то, что ты делал?
— Подожди, Тит, дай подумать. Нет, конечно, нет. Времени — вагон. Что же со мной было? Как с цепи сорвался… Дай, я сначала поем, подумаю, а потом все расскажу.
Идем в столовую. Какая-то добрая душа уже накрыла для меня стол. Вызываю главный компьютер, включаю запись своей музыки и начинаю есть. Точнее — жрать. С сопением, урчанием и чавканием. В дверях — толпа. Знаю, что веду себя неприлично, но ничего не могу поделать. Глотаю все подряд, обжигаясь и не прожевывая. Выхожу из столовой с набитым брюхом и неутоленным чувством голода. В коридоре ждут Анна с Лирой.
— Наелся, куцехвостый? Идем, отчитываться будешь. — Анна хватает меня за складку шкуры и тащит в экранный зал.
— Так чем же ты пять суток занимался? — начинает она допрос, когда все рассаживаются.
— Музыку записывал, — выясняю у компьютера, что за пять с небольшим суток я записал 53 часа непрерывного звучания. Если учесть, что в некоторых вещах было 4 инструмента и 2 голоса, это просто невероятная цифра. Включаю наугад запись. Вивальди. Лира слушает, открыв рот. Титу в детстве медведь на ухо наступил. Или мамонт.
— Это, конечно, здорово, но сколько времени мы будем слушать? — Анну нелегко сбить с курса.
— 53 часа с минутами. — переключаю на другую запись. Бах. Орган. Как раз то, что нужно.
— Коша, это все ты сам придумал?
— Нет, к сожалению. Это написал Иоганн Себастьян Бах.
— Мастер, я никогда не слышала о таком композиторе. Откуда он?
— Он из другого мира, Анна. В этом мире его не было и не будет. А вот еще запись. Вольфганг Амадей Моцарт. 1756-1791 от рождества Христова. В этом мире его тоже не было. Все, что от него осталось, хранится в моей памяти. Теперь еще — в главном компьютере.
— Убедил, длиннохвостый. Ты был занят делом. Но неужели трудно было Лире на ушко шепнуть, чтоб не волновалась. Я — ладно, обойдусь без твоих ежиков. Но ей сейчас волноваться нельзя. Ты понял?
— Вот мы и подошли к самому неприятному. Спроси у Лиры, часто я за работой забываю о еде и сне?
— Ни разу!
— А сейчас я, как кибер, пять суток не ел, не спал, пока не сорвал голос. О чем это говорит?
— Вместо брюха задумался о нетленном.
— Спасибо, ты хорошо обо мне думаешь.
— Коша, ты это — чтоб малышки не плакали?
— Нет, я о них забыл.
— Может, тебя кто-то заставил?
— Да, наверно, так можно сказать. На самом деле — еще хуже. Меня не заставили, меня запрограммировали. Я уже говорил, что я — биоробот. Вырастили где-то, накачали по самые уши информацией и впихнули в ваш мир. Неделю назад заработала одна из заложенных в меня программ. Видимо, совпали какие-то ключевые условия, и она заработала в полную силу.
— Мастер, мы же разобрались уже, что ты обычный дракон. У тебя дети могут быть.
— Нет, Анна. Мы просто установили, что я биоробот, способный к двуполому размножению. Робот отличается от разумного существа не материалом, а тем, что у него в черепушке заложено. У меня там программы, значит я робот. Правильно? Сейчас сработала одна, и я превратился в музыкальную шкатулку. Потом может сработать другая, и я сяду писать «Войну и мир» Толстого. Был такой писатель. И напишу без передыха все четыре тома, если с голоду не сдохну.
— Отговорки, ты, Мастер, ищешь. Засунул меня в монастырь, чтоб не мешалась, Лиру — в кузницу, теперь в ясли, а сам маешься от безделья, на луну воешь.
— Ой, Коша, перестань грустить, сейчас опять малышки заплачут. А тебе, Анна, нельзя так говорить! Коша ни разу своего слова не нарушил. Обещал мне помочь отомстить врагам — выполнил. Обещал земли и замок вернуть — у меня теперь три замка. Не знаю, что с ними делать. А ты — мечтала руку получить — получила. Хотела магистром стать — стала.