В этом случае, связь между компульсивной идеей и жизнью пациента выражается открыто в его рассказе. Его дама отсутствовала, в то время как он напряженно размышлял о том, что могло бы дать возможность его союзу с ней стать теснее. Он был истощен страстью к отсутствующей даме и думал о причине ее отсутствия. И им овладело что-то, которое, если бы он был нормальным мужчиной, было бы, вероятно, чем-то вроде досады против ее бабушки. “Почему старуха должна болеть именно тогда, когда я так страшно ее желаю?” Мы должны предположить, что что-то подобное, но гораздо более интенсивное промелькнуло у пациента - бессознательный порыв ярости, которая могла соединиться со страстью и найти выражение в восклицании: “О, как бы я хотел пойти и убить эту старуху (Смысл требует, чтобы слово “сначала” было вставлено здесь. ) за то, что она грабит мою любовь!” После чего следует команда: “Убей себя за эти дикие и убийственные страсти!” Весь процесс в обсессивном сознании пациента сопровождался крайне бурным аффектом и проходил в обратном порядке - команда причинить повреждение первой и маркер вспышки вины после. Я не думаю, что эта попытка объяснения выглядит натянутой или что она содержит много гипотетических элементов.
Другой импульс, который может быть описан как косвенно суицидальный и который был более продолжителен, объясним не так легко. Из-за того, что он относится к мастерству, которого достиг пациент в укрывании его за такими чисто внешними ассоциациями, которые столь отталкивающи для нашего сознания. Однажды, когда он уехал на летние каникулы, его внезапно посетила идея о том, что он слишком толстый [немецкое “dick”] и что он должен сделать себя тоньше. Поэтому он начал уходить из-за стола перед десертом и прогуливаться по дороге под горячим августовским солнцем. Затем он стремительно взбегал на гору, пока горькое осознание неспособности сделать это не останавливало его. Однажды его суицидальное намерение проявилось без маскировки его манией стать тоньше: когда он стоял на краю крутого обрыва, внезапно появилась команда спрыгнуть вниз, что означало бы верную смерть. Наш пациент не мог бы и думать об объяснении этого бессмысленного обсессивного поведения, пока внезапно ему не пришло в голову, что ведь его дама тоже остановилась на этом курорте в компании английского кузена, который был очень внимателен к ней, и к которому пациент ее очень ревновал. Звали этого кузена Ричардом, и, согласно обычно принятой в Англии практике, он был известен как Дик (Dick). Нашему пациенту захотелось убить этого Дика; он испытывал гораздо большую ревность и ярость, чем он мог допустить себе и поэтому связал себя диетой в качестве наказания. Этот обсессивный импульс может показаться очень непохожим на ту прямую суицидальную команду, которая уже обсуждалась, но, тем ни менее, они имеют одно общее свойство. Обе они появились как реакции на ужасное чувство гнева, которое было неприемлемо для сознания пациента и было направлено против того, кто обнаружил себя как препятствие его любви. (Имена и слова совсем не так редко и не так опрометчиво используются при обсессивных неврозах и при истерии для установления связи между бессознательными мыслями (будь то фантазии или импульсы) и симптомами. Я рад припомнить случай, в котором то же самое имя, Ричард, похожим образом использовалось пациентом, которого я анализировал давно. После ссоры со своим братом он начал размышлять о том, что хорошо было бы избавиться от богатства, что он не хочет иметь ничего общего с деньгами, и т. д. Его брата звали Ричард, а “richard” по-французски означает “богатый человек”.). Некоторые другие обсессии пациента, однако, хотя тоже центрировались на его даме, проявляют иной механизм и обязаны своим возникновением другому влечению. Кроме своей мании похудения, он произвел целую серию других обсессивных актов во время пребывания дамы на курорте: и, по крайней мере, их часть непосредственно связана с ней. Однажды, когда они вместе катались на лодке и задул сильный ветер, он счел себя обязанным надеть на нее свою шляпу, так как у него в голове сформулировалась команда, что ничего не должно с ней случиться. (Слова “за что он мог бы быть обвинен” должны быть добавлены, чтобы закончить смысл.). Это был вид обсессии для защиты, и, кроме того, проложило путь для последствий. В другой раз, когда они сидели вместе во время грозы, ему навязалась, он не мог сказать почему, необходимость считать до сорока или до пятидесяти между вспышками молний, сопровождаемыми ударами грома. В день ее отъезда он споткнулся о камень, лежащий на дороге и был вынужден переместить его с пути на обочину, так как им овладела идея, что так как ее экипаж проедет здесь несколькими часами позднее, то по причине наличия здесь этого камня может произойти несчастье. Но через несколько минут ему это показалось абсурдным и он был вынужден вернуться и переместить камень в первоначальную позицию на середину дороги. После ее отъезда он стал добычей обсессии понимания, которая сделала его бедствием для всех его товарищей. Он был вынужден понимать точное значение каждой реплики, адресованной ему, как будто в противном случае он мог бы утерять нечто бесценное. Соответственно, он спрашивал: “Что именно ты тогда сказал?” А после того, как ему повторяли, ему начинало казаться, что это звучало по-другому, и он оставался неудовлетворенным.
Все эти продукты его расстройства зависели от определенных обстоятельств, которые в то время доминировали в его отношениях с дамой. Когда он покидал ее в Вене перед летними каникулами, она сказала что-то такое, что он интерпретировал как проявление ее желания отречься от него перед остальными из компании; и это сделало его очень несчастным. В период ее пребывания на курорте у них были возможности обсудить этот вопрос, и дама оказалась способной убедить его, что те ее слова были им превратно истолкованы, и что, напротив, они имели своей целью спасти его от осмеяния. Это осчастливило его снова. Яснейший намек на этот инцидент содержался в обсессии понимания. Она была сконструирована так, как если бы он говорил себе: “После того случая ты никогда не должен ничего понимать ошибочно, если хочешь обходиться без ненужной боли”. Это решение не было простым обобщением единичного случая, но оно также было смещено - возможно, по причине отсутствия дамы - с одной очень высоко ценимой персоны на все остальные, младшие по рангу. И обсессия не могла появиться только от его удовлетворения от объяснения, которое она ему дала; она должна была выражать нечто еще кроме того, что заканчивается неудовлетворяемыми сомнениями в правильности повторения того, что он услышал.
Другие компульсивные команды, которые были отмечены, указывают нам на след этого другого элемента. Его обсессия для защиты могла быть только реакцией - как выражение угрызений совести и раскаяния на противоположный, теперь уже враждебный импульс, который он должен был чувствовать к своей даме перед их выяснением отношений. Его обсессия счета во время грозы может быть интерпретирована, с помощью некоторого материала, им спродуцированного, как защитная мера против страха, что некто находится в смертельной опасности. Анализ обсессий, который мы предприняли первым, уже подготовил нас для оценки враждебных импульсов нашего пациента как особенно сильных и выражающихся в форме бессмысленного гнева; и теперь мы находим, что даже после их примирения его гнев против дамы играл роль в формировании его обсессий. Его мания сомнений о том, правильно ли он расслышал, была выражением его сомнения, до сих пор скрытого, действительно ли верно он понял свою даму в этот раз и справедливо ли он принял ее слова о ее отношении к нему за правду. Сомнение в понимании было сомнением в ее любви в его обсессии. Битва между любовью и ненавистью бушевала в груди влюбленного, и объектом и тех и других чувств была одна и та же персона. Эта битва была представлена в причудливой форме его компульсивной и символической акцией удаления камня с дороги, по которой его дама должна была проезжать и, затем, аннулирования этого действия любви перемещением камня обратно, так, что ее экипаж мог бы привезти ее к несчастью, и ей мог быть причинен вред. Мы не сформируем верного суждения о второй части компульсивного акта, если мы возьмем его в его поверхностном значении только лишь критического отрицания патологического акта. Тот факт, что она сопровождалась чувством компульсивности, выдает ее, как часть патологической акции самой по себе, хотя часть, которая была определена противоположным ей мотивом, продуцировалась первой частью.
Компульсивные акты, такие как этот, состоящие из двух последовательных стадий, в которых вторая нейтрализует первую, являются типичной особенностью обсессивных неврозов. Сознание пациентов естественным образом неправильно понимает их и выдвигает набор вторичных мотивов для придания им значения - попросту рационализирует их. ( C м. Ernest Jones , “ Rationalization in Every - day Life ” (1908)). Но их истинное значение лежит в их функции репрезентации конфликта двух противоположных импульсов, приблизительно равных по силам: и, соответственно, я нахожу в этом инварианту оппозиции между любовью и ненавистью. Компульсивные акты такого типа представляют особый теоретический интерес, потому что они показывают нам новый тип формирования симптома. Что регулярно встречается при истерии - так это достигаемый компромисс, который позволяет двум тенденциям находить одновременное выражение - который “убивает одним выстрелом двух зайцев” (См. “ Hysterical Phantasies and their Relation to Bisexuality ,” Dora - An Analysis of a Case of Hysteria , Collier Books edition AS 581 V .) ; в то время как здесь каждая из двух противоположных тенденций удовлетворяется поодиночке, сначала одна, затем другая; тем ни менее, естественно, предпринимается попытка установить некий тип логической связи (зачастую пренебрегая всякой логикой) между антагонистами. (Другой обсессивный пациент однажды рассказал мне следующую историю. Как-то он гулял в парке у Шенбрунна (Schonbrunn) [императорский дворец в предместье Вены] и споткнулся о ветку, лежавшую на земле. Он поднял ее и отбросил к ограде, ограничивающей дорожку. По пути домой он внезапно с тревогой подумал, что ветка могла немного отлететь от ограды и в ее новом положении стать причиной чьего-либо повреждения, кто мог бы проходить там же. Он был вынужден выпрыгнуть из трамвая, быстро вернуться в парк, найти то место и переместить ветку в первоначальную позицию - хотя любому, кроме пациента, было бы очевидно, что в таком положении ветка представляет большую опасность, чем как если бы она лежала у ограды. Второй и враждебный акт, который он осуществил под влиянием компульсии, был замаскирован от его осознания мотивом, который, в действительности принадлежал акту первому, гуманному.).