"Вот тут всё так просто — бросил и получил. Наработано, накатано. Можно ничего не понимать, а монета всё равно разменяется на пятаки. А как мне работать? У меня же ничего не получится! Им-то легко рассуждать, мол, научишься, Витя, всему научишься, но я-то чувствую… Невозможно овладеть всем этим, если ты не приспособлен к такой работе. У меня в глазах после этого поста рябит. А я, дурак, возомнил-то о себе! Надо отказываться… Но как можно?! Неужели я струсил? А оказанное мне доверие? Я ведь уже зачислен на службу".
Подбрасывая пятачки на ладони, он пошёл к турникету.
— Ну, о чём задумались, молодой человек? — строго поторопил его сзади взрослый женский голос. — Идите же, не задерживайте.
Он опустил монету в отверстие и прошёл сквозь турникет.
"А может, всё ещё не так плохо? Воронин ведь сказал, что с первого разу ни у кого не получается… Нас ведь будут учить…Нет, нет, я должен справиться".
Так, не переставая размышлять о себе и о минувшем дне, он добрался до общежития. Пятиэтажное кирпичное здание располагалось на Очаковском шоссе.
У общежития три подростка сидели на спинке заснеженной скамейки и нестройно тянули какую-то мелодию. Один из них самозабвенно бил по струнам гитары и с воодушевлением мотал головой. Все трое отбивали ритм ногами, их сильно расклешённые брюки давно смели весь снег со скамьи и сильно промокли внизу, но мальчишек это не тревожило.
Виктор улыбнулся и прошёл в подъезд.
В это общежитие он въехал всего неделю назад…
***
Шок от первого дня стажировки был столь силён, что Виктор не мог вернуть себе хорошее настроение даже вечером, когда Андрей Сытин позвал его в свою комнату, чтобы в кругу старых и новых знакомых отметить Старый Новый год. Следующий день был у Смелякова выходной, и Виктор позволил себе засидеться у Сытина за полночь.
Когда он вернулся к себе, навстречу ему вышел Саша Журавлёв, проживавший в той же комнате. Он работал в отделе уже год.
— Витька, здорово, — он протянул руку. — Ну как первый день? Хреново?
— Не то слово, — Виктор кивнул. — Чувствую себя последним дураком.
— Не надо нервничать, старик. Всё образуется.
— Тебе хорошо говорить, у тебя это всё уже позади. Скажи, ты тоже ничего поначалу не мог запомнить?
— Тоже. Я не только не мог ничего запомнить, я ещё и боялся всего… Слушай, давай дёрнем по случаю Старого Нового. Ты как? А то я припозднился, теперь уж поздно по гостям…
— Вообще-то я уже дёрнул.
— Ерунда. Давай по рюмочке "Чинзано" хватанём.
— "Чинзано"? Это что? — не понял Смеляков.
— Вермут итальянский.
— Откуда? — удивился Виктор.
Журавлёв пошёл на кухню.
Их квартира состояла из просторной комнаты, кухни, туалета и ванной — почти шикарно. Обычно в общежитиях был общим на целый этаж санузел, куда надо было мчаться через весь коридор да ещё стоять там в очереди. Кухня тоже в общежитиях была чаще всего тоже одна на этаж, пропахшая прогорклым маслом, хозяйственным мылом и копотью.
Журавлёв громыхнул чем-то в холодильнике и вернулся в комнату с бутылкой "Чинзано", отвинчивая на ходу крышку.
— Ну, Витька, с начинанием тебя, — крякнул Сашка. — За твой первый день на посту.
— Спасибо, — Смеляков медленно выпил напиток, вкус которого показался ему настолько удивительным, что сравнить его было не с чем.
— А в Москве, что ли, запросто можно такую штуку купить? Ну, вот это самое "Чинзано"?
— Нет, старик, это посольские мне подарили.
— Посольские? — не понял Виктор.
— Да, дипломаты. Они часто подносят подарки. Ты не смотри на меня так удивлённо. Ты ещё ничего, собственно говоря, не знаешь. Это только поначалу кажется, что мы должны видеть в них исключительно врагов…
— А как же иначе? Мы же на службе.
— Служба службой, а дружба дружбой. Слышал такую поговорку? Вот она к нам с тобой в полной мере относится. Ты пойми, что иностранцы — такие же люди, как мы с тобой и как все наши ребята. Просто живём мы в разных странах. Я в начале службы тоже брови сводил, когда ко мне кто-нибудь из посольских подходил и разговоры заводил…
— А теперь?
— Теперь я со многими в хороших отношениях.
— А работа?
— Работа есть работа. Они же не дураки. Они прекрасно знают, чем мы занимаемся. Но у них своя работа, а у меня — моя.
— Но подарки? — уточнил Виктор. — Разве это разрешается? Ведь это может рассматриваться…