— Вы давно здесь работаете? — он сидит, завёрнутый в махровую простыню, тело лёгкое после проделанных процедур.
— Два года, — говорит Уварова. — Приехала вместе с мужем, он был специалист по мануальной терапии. Потом муж погиб, а я так здесь и осталась.
— Извините, — говорит Жиров.
— Да ничего, — Уварова быстрым почерком заполняет показания в его медицинской книжке. — Как ощущения, Иван Иванович? Эти процедуры непривычные для вашего организма, первое время может голова побаливать.
— Не болит, — сказал Жиров. — А отчего ваш муж погиб?
— Сам был виноват, — Уварова бросает на него быстрый и, кажется, неприятный взгляд. — Отправился с друзьями на рыбалку, здесь недалеко большой приток Камы. Мужики, как водится, выпили и перевернулись на лодке. В общем, все утонули.
— Да, грустно, извините, ради бога, ещё раз.
— Я сначала хотела уехать, — сказала Уварова. — Собиралась, собиралась, да так и осталась. Директор у нас, Виктор Петрович, очень хороший человек, заботливый руководитель, не скрою, зарплата у меня достойная. И коллектив дружный, доброжелательный.
«Что-то нечасто я встречал доброжелательные женские коллективы, — подумал Жиров. — Ну, да ладно».
— Не скучно здесь, — спросил он. — Среди лесов и полей бескрайних?
— Да когда нам скучать, — ответила Уварова. — Санаторий круглый год переполнен, и зимой, и летом. А в свободное время я в интернете торчу, заменяю земную реальность виртуальной.
— Вы уж простите моё чрезмерное любопытство, Наталья Сергеевна, — сказал Жиров. — Дело в том, что меня поселили в номере, где недавно женщина умерла. Чувствую, некоторым образом, астральную зависимость…
Уварова расхохоталась:
— Ну, вы шутник, Иван Иванович. История действительная неприятная. Я в ту ночь дежурным врачом работала. Около часа прибежала всполошённая Карина, медсестра, и сказала, что Наталье Степановне плохо. Наталья Степановна нам человек не посторонний, несколько лет подряд приезжала на лечение, мы все её хорошо знали. Когда я в номер примчалась, сердце уже остановилось. Я сделала сердечный массаж, вколола гепарин, но, к сожаленью, бесполезно.
— Инфаркт? — спросил Жиров.
— Инфаркт.
— Как же так, на пустом месте, ни с того ни с чего?
— Не совсем на пустом, — нахмурилась Уварова. — Наталья Степановна сердечница, а вскрытие показало, что у неё был четвертый месяц беременности. В общем, в её случае плюс возраст — сорок один год, беременность категорически противопоказана. Вот и результат.
— Это что же получается, что-то вроде самоубийства, — сказал Жиров. — Знала, что нельзя иметь детей, и забеременела? Интересно, она кто по профессии была?
— Наталья Степановна с Виктором Петровичем учились на одном курсе в мединституте, — сказала Уварова. — Но врачом она никогда не работала, всю жизнь по административной линии. Что касается беременности, это такой сложный вопрос. У Натальи Степановны детей не было, должно быть, решила, что это последний шанс. Хоть бы с кем из нас посоветовалась. Думала, что обойдётся. К сожаленью, не обошлось.
— Вот как бывает, — сказал Жиров. — А вы что делаете после работы? Может быть, погуляем в парке? В субботу, я видел объявление, танцевальный вечер в центральном холле санатория. До этого можно в кинозал сходить.
— Спасибо за приглашение, Иван Иванович, но у отдыхающих своя жизнь, у персонала своя. Вы уедете, а нам здесь дальше работать. Вы меня понимаете, — Уварова очаровательно улыбнулась.
— Да, конечно, — сказал Жиров. — Извините, ради бога, за бестактность.
«Как интересно девки пляшут, — думал Жиров, разгуливая после ужина по освещённой дорожке в парке. — У одной муж утонул, другая молчала о беременности, как немая, хотя знала, что это для неё смертельно опасно. Если в этом омуте покопаться, не удивлюсь, что ещё кто-нибудь не совсем по своей воле на тот свет отправился».
Большой практический опыт приучил Жирова к одному простому выводу: последовательность смертей, которые не кажутся на первый взгляд результатом преступного деяния, рано или поздно выводят на злой умысел. Другое дело, что далеко не всегда удавалось доказать конкретными уликами наличие этого самого злого умысла. Добиться же от подозреваемого чистосердечного признания в наше циничное время было почти нереально.