— Иногда насилие добирается и до меня.
Я опираюсь на ладони.
— Мне тоже не нравится футбол. У него только одна цель, и она заключается в доминировании.
Он смеется, качая головой.
— Так далеко я не заходил, но понимаю твою мысль. Хотя я квотербек, поэтому только бросаю мяч.
Я вожу мизинцем по земле.
— Я знаю, на какой позиции ты играешь и кто такой квотербек. Мой отец — тренер, и поэтому во время ужина мне приходилось слушать повтор каждый игры и тренировки.
— Кстати, твой отец — хороший парень, — заявляет он, бросая на меня косой взгляд. — Мне он нравится.
Я знаю, что не должна спрашивать, но не могу удержаться. Эта мысль беспокоит меня уже многие месяцы с тех пор, как я оставила его после того, как его избили. Я никогда особо не верила, что отец бил его всего один раз. Такая сильная ярость просто так не появляется однажды, а потом не исчезает.
— Кайден, что произошло в тот вечер? Когда я была у тебя дома... и твой отец, ну, когда он бил тебя. Такое происходило раньше?
— Думаю, теперь твоя очередь что-нибудь рассказать о себе, — увиливает он от вопроса, его ладони сжимаются в кулаки, а костяшки настолько белеют, что шрамы на них исчезают.
— Обо мне не так много можно рассказать. — Я отказываюсь смотреть на него и пожимаю плечами. — Все равно ничего особо интересного.
Он поднимает руку, щелкая пальцами.
— Ну же. Всего одну крошечную подробность. Все, о чем я прошу.
Нахмурившись, я копаюсь в голове в поисках интригующей подробности о себе, которая не будет при этом слишком личной. Мои плечи поднимаются и опускаются, когда я пожимаю ими.
— Иногда мне нравится заниматься кикбоксингом в спортзале.
— Кикбоксингом? — спрашивает он, на лбу у него образуются складки. — Правда?
Я выковыриваю грязь из-под своих сломанных ногтей.
— Это хороший способ расслабиться.
Он окидывает меня взглядом с головы до ног, и у меня вспыхивают щеки.
— Ты слишком маленькая для кикбоксера. Не могу представить, что эти маленькие ножки способны нанести очень много урона.
Если бы я была смелее, то вызвала бы его на матч прямо здесь, чтобы доказать, что он неправ.
Я поднимаю подбородок к небу и заслоняю ладонью глаза от яркого солнечного света.
— Я занимаюсь этим не для спорта, а ради развлечения. Это хороший способ... Не знаю... — Я замолкаю, потому что остальное — слишком личное.
— Выплеснуть внутренний гнев, — говорит он скорее себе, чем мне.
Я киваю.
— Да, вроде того.
— Знаешь что? — Он смотрит на меня с расплывающейся на полных губах улыбкой. — В следующий раз, когда пойдешь, ты должна меня позвать. Мой тренер, придурок по сравнению с твоим отцом, изводит меня тем, что мне нужно привести себя в лучшую форму. А потом ты можешь показать мне, сколько урона может нанести твое маленькое тельце. Я даже поддамся тебе и дам возможность припереть меня к стенке.
Я закусываю губу, чтобы сдержать улыбку.
— Хорошо, но я хожу не так часто.
— Только когда тебе хочется надрать кому-нибудь задницу? — дразнит он меня, выгнув брови.
Мои губы складываются в легкую улыбку.
— Ага, что-то вроде этого.
Он поворачивается боком так, что оказывается ко мне лицом, и скрещивает ноги.
— Ладно, у меня есть еще вопрос. Вообще-то я только вспомнил об этом. Думаю, было это в пятом классе, и твоя семья была у нас дома на одном из тех дурацких барбекю, которые устраивал мой отец на каждый Суперкубок. И каким-то образом из витрины отца пропал коллекционный футбольный мяч. Все подумали, что это сделал мой брат Тайлер, потому что он вел себя странно, хотя на самом деле он просто был пьян. Но клянусь Богом, что я видел, как ты шла с ним под рубашкой к машине.
Я подворачиваю ноги под попу и прикрываю ладонями лицо.
— Мой брат сказал мне это сделать. Он сказал, что если я украду его, то он не расскажет маме, что это я разбила одного из ее дурацких маленьких коллекционных единорогов. — Я замолкаю, и становится действительно тихо. Наконец, я набираюсь смелости, чтобы выглянуть сквозь щели между пальцами. — Мне очень жаль.
Он всматривается в меня, а потом на его лице медленно расплывается улыбка.
— Кэлли, я просто шучу над тобой. Мне все равно, ты ли это сделала или нет. Вообще-то, это забавно.
— Нет, не забавно, — говорю я. — Это ужасно. Держу пари, у твоего брата были неприятности.
— Не-а, ему было восемнадцать. — Он убирает мою руку от лица. — А когда мой отец начинал вести себя как придурок, он просто уходил.
— Это я себя чувствую придурком. Думаю, он все еще лежит в комнате у моего брата. Я должна заставить его отдать мяч тебе.
— Ни за что. — Он по-прежнему держит меня за руку, направляя ее к коленям. Я очень хорошо осознаю, что его кончики пальцев касаются моего запястья прямо над учащенным пульсом, и сомневаюсь, отдернуть ее или нет. — Мой отец может обойтись и без этого дерьма.
— Ты уверен? — Я не могу оторвать глаз от его пальцев на своей руке. — Клянусь, я могу его вернуть.
Он мягко смеется, а потом его пальцы задевают внутреннюю часть моего запястья, отчего у меня по телу пробегает дрожь.
— Обещаю. Все хорошо, что хорошо кончается.
— Мне, правда, жаль, — повторяю я.
Он смотрит на меня со странным выражением лица, будто в чем-то сомневается. Он облизывает губы, а потом поджимает их, задерживая дыхание.
Я часто размышляла о том, как выглядел бы парень, готовый поцеловать меня. Будет ли это похоже на то, как было перед моим первым и единственным поцелуем — проблеск завоевания в зрачках? Или будет все совсем по-другому? Что-то менее ужасное? Наполненное большей страстью и желанием?
Отворачиваясь к утесу, он отпускает мое запястье, и его рука начинает дрожать. Он сгибает ее, вытягивая пальцы, и выдыхает.
— Что с твоей рукой? — спрашиваю я, пытаясь изо всех сил держать голос ровным. — Ты поранил ее, когда залезал?
Он сжимает ее в кулак и кладет на колени.
— Ничего. Просто некоторое время назад сломал несколько костей, и теперь такое иногда происходит.
— Это влияет на твою игру?
— Иногда, но я могу с этим справиться.
Я гляжу на шрамы на его костяшках, вспоминая тот вечер, когда они были разодраны.
— Могу я задать тебе вопрос?
Он вытягивает ноги и откидывается назад на руки.
— Конечно.
— Откуда у тебя эти шрамы на руке?
Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до них. Необходимость почувствовать их настолько сильна, что на время пересиливает все мои сомнения, но реальность меня настигает, и я поспешно убираю руку.
Перенеся вес тела на одну руку, он поднимает ладонь перед собой. Внизу каждого пальца — толстый белый шрам.
— Бил стену.
— Что?
— Не специально, — добавляет он, а потом проводит пальцем по каждому бугорку и углублению. — Иногда происходят несчастные случаи.
Я вспоминаю, как отец ударил его кулаком по лицу.
— Да, думаю, такое бывает, но иногда плохие вещи происходят специально от рук плохих людей.
Он кивает, потом поднимается на ноги и отряхивает грязь с джинсов.
— Нам нужно возвращаться. Мне нужно еще написать убийственный доклад по литературе.
Он предлагает мне руку, чтобы помочь встать, но я просто не могу заставить себя взять ее.
Я переворачиваюсь на руки и колени и отталкиваюсь, поднимаясь на ноги.
— Теперь мне просто нужно спуститься вниз, — со вздохом говорю я, направляясь к утесу и заглядывая через край.
Он тихо смеется и следует за мной.
— Не беспокойся. Я помогу тебе спуститься, если ты мне позволишь.
От его слов, а потом и от утеса мои глаза расширяются. Что за дилемма. Но я поверила ему один раз и решаю сделать это снова. Лишь молю Бога о том, чтобы он не столкнул меня вниз, и я не разбилась, потому что я уже разбита на множество кусочков и не знаю, сколько еще таких разрушений вынесу.
Кайден
Я нервничаю, когда помогаю ей спуститься с утеса, и не только потому, что боюсь, что она упадет. Моя рука обернута вокруг ее спины, а она всем весом налегает на меня. Она в безопасности, и я этому рад.