— Знаешь, пожалуй, мне больше нравится, когда ты мрачный, — произносит Амбер. — Ты не можешь набросить на лицо эту свою «тень»?
Магнус понятия не имеет, что она имеет в виду, но согласно кивает и утыкается лицом ей в плечо, продолжая в уме свои подсчеты. О = добавленное целое, то есть 0 = а = а. К примеру, 0+1 = 1, и это все, что необходимо знать о нуле, т. е. не о его значении или о нем как величине, но о том, что он подчиняется неким определенным правилам.
Он чувствует, как Амбер, лежа под ним, заворочалась, заскучав без движения. Вот она начинает двигаться, ритмично, пробуждая его от мыслей. Он взглянул ей в глаза. Он чувствует нарастающее возбуждение. Член наливается силой. Еще минута, и они снова задышат в едином ритме, издавая все тот же неизбывный звук, вдох-выдох, звук, о котором он до сих пор не знал главного — это то самое слово, повторяемое на последнем дыхании, бесконечно: и… и… и…
…самой обычной норфолкской ночи Майкл вдруг садится в постели. Ева спит. В окружающем мире все тихо-тихо, всё замерло, на вид «всё как всегда», скучно и до отвращения прозаично — в точности так же, как во все прошлые ночи. Но в мире явно произошло что-то странное, вкравшись с уверенностью и бархатистым высокомерием кошки. Произошла перемена, вот что. Сложился цельный ритмический рисунок. Да — сначала строки ab-ab, затем, таким же образом cd-cd, за ними ef, gg… Он ведь преподавал как раз эту науку, поэтому сразу врубился — словно настроился на привычную волну: мир Майкла обрел структуру сонета (-ов).
С высокомерием кошки и прочее бессильно в описании того, что произошло на самом деле. Словно штангой по башке. Словно сквозным в грудь. И старательные хирурги оперируют его бессознательное будто вскрытую грудную клетку. Его сердце — распустившийся цветок, с изумительной красоты лепестками, бьется словно божественные часы. Потрясение, горячка, Поэзия заживо содрали с него кожу, а потом наградили цельнометаллической оболочкой, а заодно новой личностью и шестью новыми чувствами, и новым языком, который умел выражаться исключительно пентаметром, и понятиями, согласно которым все это — сплошь поэзия да символы:
Прошлась по комнате и саду Амбер босиком, И мир стал только что написанным стихом.
Амбер — это такой уникальный фиксатор. Амбер сохраняла вещи, которым не суждена долгая жизнь. Амбер давала давно похороненным вещам шанс на вечное существование. Дарила преходящим мелочам — историю. Амбер хорошо бы носить с собой наподобие амулета. Янтарь все-таки. Цыгане делали свои «магические кристаллы» из янтаря. Рыбаки бороздили океаны, имея при себе лишь сеть для сбора янтаря. (Амбер в коридоре
Прошла мимо Майкла, словно он — неви
Димка, ничто, его не существует.)
Греки и римляне верили, что янтарь
Это застывшая моча рыси. Сияя,
Она твердела и обретала красоту под гнетом
Солнца и времени. И так звериная моча
Обожествлялась!
Похожи ль очи Амбер на светила?
Как передержка или фото (видео) эффект
У Ли Миллера / Майна Рэя.[37]
Он начинал мерцать от одного лишь взгляда,
Он загорался, как светляк во тьме, а после,
Как сгусток разноцветных фейерверков,
Все повторяя это имя после «я люблю». Так Майкл выражал восторг в слепящих всплесках,
Ужимках диких — но напрасно, ведь она
Сама была столь яркой, что напрочь затмевала
Любой источник света поскромнее.
Она есть свет. Плывя по миру, Амбер
Его воспламеняла и лепила как хотела,
А без нее все разом потускнело.
Но быть сонетам однобокими не должно. В них непременно спрятан диалог. А он смекнул, Что нет ответа. Ни от кого. Ведь он упорно Себя лишь убеждал и спорил лишь с собою; Взглянул он на семью — свою/чужую — и словно с башни Вид: поблекшее бесцветное ничто, потом он сел В машину и созерцал пустую пашню, Сырую, неприглядную — как сам он, впрочем; на жаре Стал наблюдать, как пашня подсыхает. Дурак он, как на грех.
Он сердцем помнил наклон ее головки, руки, смех. Он понял: никогда ему ее не трахнуть. Он понял: никогда ему ее не трахнуть. Он был пошлейшим скучным обывателем. Под солнцем обернулся он стеклом — и треснул, на тебе.
Разбит на миллион осколков он. И невозможно, нет, обратно не Собрать. Фасад, и стены, и разбитых звон Частей, руины, в общем, иль окно разбитое В стене: его захлопнули — и вдребезги, в осколки, Что ссыпались на камни вниз, став наказанием Для ног босых иль знаком для всех прочих. М-м, вот как: на куски разорван человек. На четкие фрагменты, сердце, клочья кожи, и… Переборщил? Нисколько, нет. Не стоит забывать, Мозаика есть смесь. Ее частицы есть ничто, Пока игрок не прикоснется к ним, чтобы собрать… Как — в целое? Иль вместе? Воедино? Сказано: (влюбленным в цельности души отказано).
С высокомерием кошки моча повсюду В семье чужой
Нет цельности души. Обманчиво открытым похороненным вещам отказано.
Старательные цыгане сидели
В его машине
Как символы.
От амулета твердел его восторг. На пашню, одного опустошенную руины цветка
ТАКАЯ ЯРКАЯ, что распускалось сердце
Вдребезги.
Новая личность расколота, мир брала
Ни от кого.
Сердце клочья цельность оболочки -
Нет ответа.
До печенок новый язык затмил мир навылет. Он понял, что бессилен.
Сонет с прекрасными лепестками треснул. Единство архитектуры есть тьма. А после нее вся поэзия — с эффектом передержки.
На х… поэзию. На х… книги. На х… искусство.
И жизнь-х…ню.
На х… Норфолк. На х… работу. На х… всё разом.
И на х… жену.
На х… подростков. Они «все знают», ни в чем не сомневаются. На х… девицу, что здесь по углам ошивается. Каков итог, что ты любил и с кем-то спал? Каков итог, что ты давал и принимал? Какой был смысл книг, что ты читал? Какой был смысл хоть в чем-нибудь, скажи? Тебя толкали — что же, ты упал? Возникла рифма — ты от любви бежал? Кто знает, как мученье усмиряют? И где все песни-однодневки дни кончают? Была ли девушка на свете, что ни за что и никогда..? Была ль артерия, что кровь гоняла без труда? Всегда ли сердце-истеричка имело мозг до дырок? Всегда ли Э Э Каммингз[38] был вырождением Шекспира?
Всегда ли был конец лишь поэтическим обманом И обращался сам Шекспир в финале Дон Жуаном?
Майкл как-то раз решил пройтись в деревню. Невинное занятие — типичное для тех, кто, как и он, Любил вот так, спонтанно, поддавшись настроению, прогуляться, резво, не без цели, с ветерком. Он сел передохнуть у церкви — и замер, пораженный, Оттуда охи-вздохи слышались, ну и дурдом! Там, в церкви, трахались, без всякого стеснения, Для Майкла это были звуки поражения.
Для умника-профессора, для Майкла Смарта, То были звуки истинной трагедии, «козлиной песни».[39] Да, «песнь козлиная», вот именно. У Сартра Замечено, что, мол, трагедия была уместна, Когда не получил козел овса, или что-то в этом роде. Достала Майкла участь среднего поэта, Достал язык, столь бедный, непригодный. Да, «кризис среднего», так это называется в народе.
Он дико втюрился в хипповую девицу, Возникшую как бес в их загородном доме.
Да, это было безнадежно. Он хотел забыться. Ведь от него (тут вспомнишь Купол[40]) так веяло «обломом».
Тогда он отодрал свою жену. Нет, это не годится. Как с Куполом: никто к нему не шел с поклоном — Не мог найти (на карте появился он потом). А доходил и понимал: какая дрянь, меня надули, вот облом.
37
Миллер, Ли (1907–1977) — американский фотограф и фотомодель знаменитого художника, фотографа и кинорежиссера Рея, Манна (1890–1976); оба использовали фотографический эффект соляризации.
38
Каммингс, Эдуард Эстлин, 1864–1962 (Cummings, Edward Estlin) — поэт, во многом близок к европейским футуристам. Свой протест против псевдоразумности господствующих принципов обратил на язык, отказавшись от многих грамматических норм, знаков препинания, заглавных букв и прочих «условностей» (в том числе в написании собственного имени). Уделял большое внимание типографскому рисунку строки, экспериментировал со словами, расщепляя их, чтобы выявить исходный смысл, и т. п.
40
Купол Тысячелетия (Millennium Dome) — амбициозный выставочный комплекс, выстроенный в Лондоне в честь наступления XXI века. Поначалу вызывал резко негативные отзывы.