— А я?! — горячо отозвалась Надежда Викентьевна. — Мальчик очень рассеянный, очень. Я не знаю, может, надо к врачам с ним сходить...
— К ка-ким врачам? — процедил Каретников. — К ка-ким?!
— Да я на прошлой неделе была с ним у хорошего окулиста, — сказала Елена Васильевна.
— Ты о чем, собственно, говоришь? — тихо спросил Каретников, сдерживая себя.
— Как это о чем?! О том, что я была с Витей у окулиста. И он объяснил, что телевизор надо смотреть только...
— Понятно, — кивнул Каретников. — А я о чем говорил?
— О чем? — озадаченно спросила Елена Васильевна.
Каретников вздохнул и повторил:
— А я — только о том, что не надо на Витю всем вместе наваливаться. Понимаешь?
— Не знаю, — покачала головой Надежда Викентьевна. — Не знаю, как вы, это, конечно, ваше дело, я не хочу вмешиваться, вы родители, но я считаю, что он все-таки очень рассеянный мальчик. Очень. Надо к невропатологу с ним сходить. Может быть, он что-то посоветует...
— Перестаньте, мама, — решительно оборвала Елена Васильевна. — При чем тут невропатолог? К невропатологу еще попасть надо! Там такие очереди...
— Так «при чем» или все-таки «попасть надо»? — вспылил Каретников.
— Ну да, — обиделась Елена Васильевна, — ты же всегда во всем только логику ищешь!
Как Елена Васильевна успела немного поотвыкнуть, что при муже в каждое слово нужно вкладывать не только совершенно определенное и точное его понятие, но еще и непременно связывать между собой эти слова по смыслу, так и Каретников за этот месяц в санатории тоже как будто бы подзабыл, что можно настолько не слышать друг друга, так о разном говорить, говоря вроде бы об одном и том же, и сейчас каждый из них был раздражен непониманием другого.
— Извини, Андрюша, но тут ты не прав, — торжественно произнесла Надежда Викентьевна. Она всегда старалась быть объективной, когда случались размолвки между сыном и невесткой.
Чувствуя себя бессильным что-нибудь втолковать им или хотя бы просто вести за столом разговор об одном и том же, Каретников, не допив чаю, демонстративно ушел к себе.
Комната, которая громко именовалась у них «кабинетом», была маленькой, узкой, полутемной, с окном, почти упиравшимся в стену соседнего дома, но зато имела то бесспорное преимущество, что находилась в самом конце длинного коридора, и отсюда почти не слышно было ни телефонных звонков из прихожей, ни громких голосов и телевизора из кухни. У окна, занимая по ширине всю комнату, стоял дубовый письменный стол, а по левую руку от входа — старинный диван с высокой спинкой. Кожа его потрескалась, сильно поистерлась и облысела, но диван был очень удобным, не по нынешним меркам длинным, и Андрей Михайлович, несмотря на свой рост, мог даже свободно ноги вытянуть, когда ложился иногда вздремнуть после воскресного обеда.
Сейчас, с утра, ему полагалось поработать, как обычно, и просмотреть в первую очередь накопившиеся за месяц научные журналы, но работать ему не хотелось, удобно было сослаться перед самим собой, что это потому только, что ему испортили настроение — тогда не совестно было немного побездельничать, — и он, разглядывая с дивана корешки отцовских книг в шкафу напротив, по другой стенке, скользил по ним взглядом, решив остановиться на чем-нибудь таком, что отсюда, издали, покажется ему незнакомым. Он наткнулся на какую-то вроде бы неизвестную, потрепанную книжку, и когда, потянувшись, не вставая с дивана, достал ее с полки, оказалось, что она не только без переплета, но в ней и начальных страниц не было. Каретников перелистал ее без особого интереса — не то старинное путешествие какое-то, не то дневники натуралиста, — и задержался на фразе, которая понравилась и развеселила его:
«В счастье живут цикады — у всех у них жены безгласны».
А на кухне, домывая посуду после завтрака и уже твердо решив не рассказывать мужу о том, что касалось дочери, Елена Васильевна пожаловалась свекрови:
— Как все-таки с ним трудно! Всегда надо следить: то не так скажешь что-нибудь, то не так поймешь, как ему бы хотелось...
— Андрюша очень тяжело переживает смерть папочки, — заступилась за сына Надежда Викентьевна. — Я-то уж ладно, я свое отжила... — у нее задрожал голос. — Но ему надо себя беречь.
Елена Васильевна понимала, что тут следовало бы возразить, сказать свекрови, что ничего она не отжила и еще что-то в таком же роде, но она промолчала, думая о том, что, хотя Надежда Викентьевна нередко и принимала ее сторону в их ссорах с Андреем, она по-настоящему никогда все же не осуждала своего сына. И вообще, для всех находятся какие-то оправдания своей нервозности, у каждого в их доме всегда есть веские причины быть чем-то недовольным, капризничать, срываться — но только не у нее. Она должна быть в любое время спокойной, уравновешенной, внимательной к остальным, у нее постоянно должно быть хорошее настроение, обо всем она одна должна заботиться, о каждой мелочи...