— Тебя сейчас именно это интересует? — очень ровным голосом спросил Каретников.
— Что меня интересует? — не поняла Елена Васильевна.
— Ну, что где именно он достает «Грильяж», да?
— При чем тут это? — возмутилась Елена Васильевна его неуместной иронией. — Я тебе совершенно о другом говорю! Он прямо-таки боготворит Женю. Она такая неприспособленная, еще хуже Ирины. И с ее рассеянностью... Сегодня опять зонтик в институте забыла!.. Именно такой муж ей и нужен. Во всяком случае, с ним будет спокойно. Да-да, спокойно! И он будет ценить ее...
Каретникову в последних словах жены послышался упрек: с ним будет спокойно — не то, как мне с тобой; он будет ценить ее — не то что ты меня.
— Вот тебе бы и выйти за него, — обидно усмехнулся Каретников. — Вы и по возрасту подходите. Но при чем здесь Женя?
— Почему тебе всегда надо меня уколоть? — вспыхнула Елена Васильевна. — Я же с тобой серьезно говорю.
— А серьезно думать — ты когда-нибудь пробовала? — повысил голос Каретников. — Перед тем, как серьезно говорить?! И вообще, ты понимаешь, о чем ты говоришь?!
О чем она говорит! О чем! А как она может сказать ему все?!
— Что ты кричишь на меня? — оскорбилась Елена Васильевна. — Что я тебе такого сказала?
— Так ты же мать ей, в конце концов! — запальчиво говорил Каретников. — Мать! Или кто?
— А ты, между прочим, отец! Ну и что? Я вообще могла тебе не рассказывать...
— Да то, что как же ты можешь не понимать...
— А как я могу? Как?!
— Не-ет! Ты не мать, — окончательно вышел из себя Каретников. — Ты... ты сваха! Вот ты кто! Сваха!.. Как же! Доцент! Шутка ли?! А то, что этот муженек будет на четверть века старше твоей дочери? Ты об этом подумала? Не-ет! Ты только одно вбила в свою голову: «Ах, как удачно! как выгодно!»...
— Как-же-те-бе... — Елена Васильевна чуть не задохнулась от несправедливости мужа. — Как-же-те-бе-не-стыд-но!..
Все, с чего начался их разговор и что связано было с их дочерью, перестало теперь с ней связываться. Самым важным в эти минуты казалось им уже не то, что было на самом деле, а те слова, которые они выкрикивали друг другу и за которыми стояли не высказанные в свое время упреки, накопленные недоразумения, не до конца выясненные прошлые обиды — все то, что, исчезая, забываясь в их хорошие, мирные, спокойные дни, все-таки не совсем пропадало, а копилось у каждого из них в душе до такой вот поры.
Елену Васильевну потрясла жестокая несправедливость мужа — она же ведь как лучше хотела! его щадила! — а Каретников был возмущен тем, что из всего случившегося жену его по-настоящему волновало как будто только то, что как, мол, он посмел сказать ей такое — то есть выходило, что заботили ее прежде всего какие-то слова, а не сама суть.
Она плакала, но Каретникову казалось, что даже сейчас она не забывает делать это с осторожностью, чтобы лицо не испортить. «И на моих похоронах она бы тоже так осмотрительно плакала, — обиделся за себя Каретников. — Чтобы на ресницах тушь не размазать».
Стоило подумать так — и он уже совсем не чувствовал какой бы то ни было вины перед женой за свои необдуманные слова. Да и вообще Андрей Михайлович, которого чужие слезы всегда обезоруживали, от ее слез обычно лишь выходил из себя. Жена в такие минуты казалась ему не беззащитной, как все другие женщины, а еще более неуступчивой, намеренно прибегающей к бесчестному давлению на него.
Чтобы как-то выразить свое возмущение и протест, заставить жену в полной мере осознать свою вину не только перед ним, но и перед их дочерью, раз она даже не попыталась вразумить Женьку и этого волокиту, Каретников молча стал одеваться. Решимость его немедленно уйти куда-нибудь подогревалась тем, что жена не обеспокоилась вслух, не спросила, куда он собрался на ночь глядя. Он еще напоследок и дверью хлопнул — то была как бы дополнительная возможность подчеркнуть свой уход.
Очутившись на улице и поежившись от сырого холодного ветра, Каретников в нерешительности остановился. Он вдруг обнаружил, что идти в этот поздний вечер ему, собственно, и некуда. Столько было приятелей, коллег, знакомых — а ни к кому не пойдешь. Так отчего-то получается в этой жизни: когда тебе хорошо — много есть адресов, куда можно пойти, а вот плохое переждать — так вроде и идти некуда.
Надо любовницу иметь, подумал Каретников с мстительным по отношению к жене чувством, как будто эти угрожающие ее благополучию мысли она могла слышать сейчас. Да-да, любовницу, к которой можно пойти в любое время. Хотя... Что ж к любовнице-то идти с этим? Вот Вера — та бы поняла...