— Там видно будет, — улыбнулась она. — Может быть, в море мой помощник пойдет.
«Вот и надо было им вместо тебя помощника прислать, — подумал Букреев. — Неужели во всем институте не смогли хоть одного толкового мужчину найти?»
— Конечно, — сказал он, — мужской ум... И потом — все-таки, знаете, море, теснота, у всех на виду...
Ей это топтание вокруг одного и того же порядком уже надоело: время шло, они так ни до чего еще и не договорились по существу, а ведь только в командировках она и могла как следует поработать.
Мария Викторовна согнала с лица приветливость и сухо сказала:
— А можно понятнее?
— Хорошо... — Теперь уже никакой вины его не было, сама напросилась. Вон как колюче смотрит... — На корабле, Мария Викторовна, в море, нашему брату любая юбка... — Она чуть сузила глаза, и он поправился: — ну, любая женщина кажется красивой...
— Вы думаете, я тоже?
Если бы это кокетство было — бог с ним, это бы он как-то еще мог понять в ней, но Букрееву показалось, что смотрит она на него с каким-то деловым интересом, как будто прикидывает, что же из этого, какую пользу для ее дела можно будет извлечь, если окажется, что и она — тоже. Это неприятно задело его: выходило, что мягкость, доверчивость, женственность (или как там?) — все это ему только показалось в ней, было его выдумкой. Видно, ошибся... Деловая женщина. Ни черта готовить не умеет, ест в столовой, машину водит, в науке не дура, курит, конечно... А муж к другой ушел, которая обеды вкусно готовит, за его рубашками смотрит и детей рожает...
Букреев вытащил пачку и молча, почти уверенно предложил ей сигарету. Мария Викторовна удивленно взглянула на него, отрицательно покачала головой и, улыбнувшись той прежней, понравившейся ему улыбкой, спросила:
— А... почему вы решили?
— И готовить умеете? — недоверчиво спросил в свою очередь Букреев.
— Что готовить? — не поняла она.
— Обеды, что!..
Мария Викторовна внимательно посмотрела на него — Букрееву даже немного не по себе стало. Так посмотрела, как будто знала, о чем он только что думал, — и сказала, улыбнувшись, потому что действительно, кажется, поняла, о чем он:
— Умею. Даже люблю готовить.
— Ну вот... — зачем-то проговорил Букреев, поглядывая на нее уже как-то иначе. Одета вот она совсем не для лодки... — Наряд этот ваш... — осуждающе сказал Букреев.
Ей не было неприятно, как он сейчас смотрел на нее, но от такого внимательного разглядывания она все же смутилась.
— Вы... как на строевом смотре... — Так и не знала до сих пор его имени-отчества, а заранее у старпома спросить не догадалась.
— Буду откровенным, — спохватившись, решительно сказал Букреев. — У нас, Мария Викторовна, очень крутые трапы...
Демонстрируя сказанное, он даже задрал голову, показывая, как все будет выглядеть со стороны, если она вздумает подниматься по трапу в своей юбке.
«Ну нет, — подумала она. — Ты это словами, словами скажи. Помучайся, как я у трапа, пока ты соизволил спуститься со своего мостика».
Очень забавно было смотреть на него, крепко сколоченного, сильного, только что уверенного, да нет, все время уверенного в себе человека, который привык подчинять себе, быть на корабле богом, а вот сейчас, взяв с ней поначалу обычный для себя командирский тон, не знающего, какими же еще словами объяснить ей то, что она давно бы уже должна понять и без слов.
С непонятным ему интересом она смотрела на него, и вот, когда он споткнулся о ее молчание, налетел с размаху на упрямое ее непонимание и окончательно растерялся, не зная, как же еще можно втолковать ей совершенно, кажется, очевидное; теперь, когда ей, казалось бы, можно было считать себя отомщенной за те минуты, которые он заставил ее ждать на пирсе под изучающими взглядами своих моряков, — теперь Марии Викторовне вдруг стало жалко Букреева, стало совестно, что она все еще заставляет его мучиться своей неуклюжестью перед ней. И она рассмеялась, весело, необидно, как будто он сказал ей сейчас что-то очень смешное.
— Вот вы о чем! — говорила она сквозь смех. — Боже мой!.. — И снова смеялась.
Недоумевая, он хмуро смотрел на нее. Невдалеке чутко стоял вахтенный, на мостике топтался, наверно, старпом, может быть, и еще кто-нибудь, и красиво же выглядел он сейчас в их глазах...
Пришлось и ему улыбнуться, хотя непонятно было, чем это она так развеселилась...
— Да я уже седьмой год с лодками работаю, — сказала Мария Викторовна, утирая варежкой слезы.
— Значит, хоть... Хоть брюки-то захватили?
Из-за этого он и мучился, бедный... Никак не решался прямо спросить, сразу.