— Твою ж мать, — он потянулся за салфеткой, про себя себя же и матеря.
Как можно было забыть? Сын, которого он не видел вот уже три года, будет жить с ним… неделю. От волнения затряслись руки, а в случае с Максом это плохой знак. Он убрал чашу в сторону, возвращаясь к сообщению. «Перевезла все необходимое. Завтра около пяти его привезет помощник. Звони, если будут вопросы».
Вершин тут же почувствовал гнетущую усталость. Как стать отцом для сына, общения с которым тебя насильно лишили? Теперь же, спустя столько времени, просят о помощи. И самым непонятным, странным и пугающим здесь оказалось то, что ты не можешь отказать. Любовь живет три года. Ненависть, очевидно, и того меньше, если он вообще когда-нибудь ненавидел мать своего единственного ребенка.
Первый с 2014 звонок от бывшей жены застал его на прошлой неделе за съемкой трансгендерных моделей в Будапеште. Оксана была холодна, но не враждебна, тон был деловой, Макс сразу понял, что особой надежды на его помощь она не питает, как и то, что, раз уж она к нему обратилась, значит, выбор у нее действительно невелик. В любом другом случае он бы не стал помогать женщине, которая подвергла его самым жестоким унижениям за всю его жизнь, в любом другом, но дело касалось их сына. Ладно, даже при сложившихся обстоятельствах можно было отказать, некоторые отцы просто смиряются с условиями, в которые их ставят бывшие жены, смиряются, привыкают и благополучно живут дальше, вычеркивая навсегда вместе с прошлым и детей. Вершин тоже жил благополучно, но прошлое всё же было живо в нем, и подтверждением тому являлась замусоленная фотография грудного Платона, которая до сих пор хранилась в бумажнике.
Ко всему в придачу Макс еще и возвращался в Питер, связанный новым контрактом. На его взгляд, оснований не принять предложение не осталось вовсе.
Вопреки ожиданиям Оксаны, согласие было получено без боя. Она мгновенно продумала план действий и уже через четыре дня после судьбоносного разговора с бывшим мужем перевезла вещи сына в их бывшую квартиру, благо ключ она, как умная женщина, сохранила. Подергав за нужные веревочки, она приобрела устойчивую уверенность в том, что ее продвижение по карьерной лестнице никому теперь не выйдет боком.
Макс вышел из кухни, попутно заглянув в ванную, чтобы закрыть воду, и направился во вторую спальню своего дома. Первое, что бросилось в глаза, был футляр для скрипки, лежавший на аккуратно застеленной кровати, потом взгляд выделил стопку школьных учебников на столе рядом с тремя коллекционными спортивными машинками, детский ноутбук и ярко-оранжевый самокат под окном. Макс спрятал руки в карманы брюк, залитых кофе, унимая нервную дрожь в пальцах. Семь лет, первый класс. Он все пропустил. Вершин посмотрел на наручные часы. До пяти оставалось менее двух часов.
========== Часть 6 ==========
Макс делать ничего не мог, нужно было разобрать вещи, распаковать и наладить оборудование, а он сидел на диване в гостиной и втыкал в изображение без звука на широком мониторе настенной плазмы. Сосредоточенности хватило лишь на то, чтобы заказать из ресторана еду, выбрав более-менее пригодное для детей меню. Зачем-то заказал еще и торт, а к нему и кенди бар. Глупо это — он понимал, что никакие конфеты, игрушки и сладости не способны растворить тот барьер между ним и сыном, который нужно будет преодолеть сегодня, здесь и…
Звонок в дверь вырвал из воронки параноидального прокручивания одной и той же мысли, название которой: «Ну, что я за отец такой?»
Макс пошел открывать, неосознанно разглаживая несуществующие складки на белой футболке. Была, конечно, мысль надеть пиджак, но Вершин все еще себя уважал и опускаться до откровенного бреда по завоеванию сердца сына не собирался.
Дверь открыл, не глядя в глазок. На пороге двое. По высокому взгляд скользнул ровно до подбородка. Мелкий же приковал внимание надолго. Комкая шапку с большим помпоном в руках, повзрослевший на целую вечность Платон смотрел на него, широко распахнув светлые ресницы. Лицо матери, но глаза Макса, это Вершин еще при первой их встрече на выписке из роддома понял. Он присел на корточки, заглядывая глубже в синие глаза сына, читая в них совсем недетскую настороженность и напряжение.
— Ну, привет, — почувствовал, как собственные губы растягиваются в улыбке. Только бы не разрыдаться, выставив себя полным ослом. Он провел пальцами по белым, точно лен, волосам, погладил покрасневшую от питерского ветра щечку, сжал маленькое плечико и, больше не осторожничая, крепко прижал к себе. — Платошка, как ты вырос, — от мысли «а я все пропустил» подло навернулись слезы.
Шло время, объятья таяли, Платон неловко улыбнулся, убирая руку с крепкой шеи.
— Привет, пап. Это Егор со мной, мы войдем?
Макс только сейчас сообразил, что вся кульминационная встреча прошла на лестничной клетке, он поторопился отойти назад, пропуская гостей в квартиру, постепенно анализируя про себя, что все это время Платон не выпускал руки парня, будто спасательный круг.
Войдя в прихожую, Егор, поставив большой школьный рюкзак на пол, присел напротив Платона, помогая расстегнуть вечно заедающую молнию на его куртке, пока потрясенный встречей родитель неловко подпирал стену плечом. Но в этот раз молния отказывалась слушаться, пальцы почему-то ужасно тряслись, даже Платон заметил и спросил, преданно и тревожно заглядывая в глаза:
— Все в порядке? — вопрос звучал взволнованно и мило.
Вместо ответа Егор коротко кивнул, слепо скользнув взглядом по его лицу. Молния сдалась, куртка расстегнулась. И, выдыхая медленнее, чем надо, Егор встал в полный рост, разрешая себе принять тот факт, что за ним пристально наблюдают. Судорожно размышляя: уйти ли от прямого взгляда или все же столкнуться? Так и не придя к единому мнению, урывками поднимая ресницы — белый ворот футболки, шея, гладко выбритый подбородок, губы, скулы и, собрав волю в кулак, глаза — те самые, тот самый прямой и острый взгляд из далекого, будто прошлая жизнь, две тысячи четырнадцатого.
Отец Платона протянул руку, пугая не на шутку нечитаемым выражением лица. Очередное острое дежа вю. Осознание, удушье. Трепет? Егор отшатнулся, все же отвечая на рукопожатие, Макс удержал, замечая неладное, но афишировать понимание не стал, повторил лишь вопрос Платона:
— Все в порядке?
Посмотрел на сцепленные их руки, затем снова в глаза — взгляд лукавый, но теперь осознанный, открытый, открыто насмехающийся.
— Егор?
Егор отреагировал молниеносно. Ладонь в чужой руке взмокла. Собственное имя этим голосом, интонацией такой уникальной и до боли знакомой, будоражащей. Якорем из прошлого ощущение солнце на коже, запах моря, солоноватый вкус поцелуя, аромат манго на его руках, шум прибоя, шум в голове, белый, как туман сегодня утром.
Потер переносицу, разглаживая и так гладкую полоску пластыря. Убрал мешающую прядь за ухо, цепляясь взглядом за все, что только можно, лишь бы удержаться в реальности, лишь бы исчез этот шум моря, запах, тепло солнца, ощущение его затянувшегося прикосновения.