— Вы странный.
— Обыкновенный я, — сказал Виктор, — самый что ни на есть обыкновенный. А мечтал, представьте себе, быть незаурядным. Личностью мечтал стать. А превратился… — он махнул рукой.
— Почему вы о себе говорите в прошедшем времени?
— Нет, вы все-таки цып-цып-цып. — Виктор рассмеялся и провел ладонью по ее голове, и Натали закрыла глаза. — Подрастете, поймете кое-что, можно будет с вами о жизни философствовать.
Когда она пришла в себя от его прикосновения, Виктора рядом не было. Натали всполошилась. Она жалела его, и жалость оказалась неожиданно острой. «Я должна помочь ему, — торопливо думала Натали, — я могу ему помочь, только не знаю — как!»
И все вместе — и то, что она впервые ехала одна, и стук колес, и воспоминание о том, как его ладонь прикоснулась к ее волосам, и то, что в сердце была жалость, и желание сейчас же увидеть его — все это было радостно и тревожно. Все было впервые.
И когда Виктор подошел, Натали призналась:
— А я ждала вас.
Глаза его стали еще грустнее, он сказал:
— Спасибо.
— За что?
— За то, что ждали.
Она недоуменно пожала плечами, и Виктор проговорил:
— Это вы странная, а не я.
— Я не странная, — сказала Натали, — я просто нелепая. Да, да. У меня как-то глупо получается. То есть не глупо, конечно, а… Когда папа ушел на фронт…
И Натали впервые в жизни рассказала о себе. Рассказывая, она не смотрела на Виктора, даже вроде бы и забыла о нем, хотя каждым своим словом обращалась к нему.
— Мне жаль маму, — устало заканчивала она, — и себя тоже. У всех есть дом, а мне противно приходить туда. И я часто слоняюсь по улицам, чтобы прийти домой позднее, быстренько что-нибудь съесть на кухне и — в свою комнату. Но и там плохо. Только когда с головой накроюсь одеялом, тогда я одна. А утром я убегаю.
— Давай на «ты», — предложил Виктор, — и пойдем в тамбур.
А была уже ночь.
— Да, никакая ты не цып-цып-цып, — сказал Виктор. — Поступай в институт, лучше, конечно, в Москве, и будешь жить нормально.
— А мама?
— А ей еще хуже, когда ты рядом. Со мной примерно то же самое было. Только у меня мачеха. И отцу было стыдно передо мной, она помыкала им.
— Ты ушел от них?
— Отец умер. А мачеха просто попросила меня удалиться. Я тогда техникум заканчивал. Дали место в общежитии.
Поезд летел под звездами. Небо слилось с землей.
— А как ты дальше жил?
— Да вот так… История у меня получилась. Надо мне жениться, то есть вынужден я жениться.
— Вынужден?
— Даже и не знаю, как это получилось. В общем, она ждет ребенка. А я ее не люблю.
— А я думала, что это бывает только из-за любви.
— И я так думал, а получилось… Ну, понимаешь… я один. Ни отца, ни матери. Никаких даже родичей. А она по-доброму ко мне подошла, по-хорошему. Рубашки мне однажды выстирала, а я чуть не в слезы… ну и…
— А она-то тебя любит?
— Да ведь смотря что понимать под словом "любовь». Она считает, что любит.
— Ты много куришь.
— Да вот разоткровенничался… не знаю, зачем.
— А я? Я ведь тоже тебе все рассказала. Мне тут подумалось, когда ты уходил, что могу тебе чем-то помочь. Только не знаю, чем.
— Интересно. — Виктор помолчал. — Нет, ничем и никто не поможет.
Вслушиваясь в тихий голос, Натали почувствовала тяжесть своей груди, испугалась, обрадовалась… Было это с ней впервые.
И вдруг Натали пришло в голову: а ведь она может полюбить. Очень просто: влюбиться и — все! И он ее полюбит. И будет счастье.
Они слишком быстро и откровенно рассказали друг другу о себе, были еще совсем чужие, но уже что-то сблизило их, они застыдились этой близости и молчали.
Натали замерзла.
«Дурочка ты дурочка, — пронеслось в голове, — забудет он о тебе завтра же… А ты?»
— Пора спать, — сказал Виктор.
Устраивая постель, Натали больно ударилась лбом о верхнюю полку, а Виктор шепнул:
— До свадьбы заживет.
Она, не раздеваясь, забралась под одеяло и расплакалась. Сначала она думала, что плачет от боли, но оказалось — от радости. И еще ей было стыдно. И она ничего не понимала.
А тут вдруг стук колес стал тревожным.
Натали словно лишь сейчас осознала, что едет одна, едет в Москву, что дома остался отчим, а глаза у мамы тоскливые; что когда стоишь рядом с Виктором, приятно и стыдно…
И уснула.
В Москву поезд пришел рано утром. Теплое солнце только-только поднялось.
Москва… Сначала она подействовала не своим обликом, а самим сознанием, что это — вот это! — Москва.