…И дело тут не в Вовке и не в марках, и не в деньгах, а в дядьке, который торгует человеческой радостью.
С Виктором она поступила нехорошо, глупо…
А почему?
Ну почему?
Она вспомнила свет звезд, тряску вагона, стук колес, грустные глаза… как приятно было стоять рядом с ним…
Потом вспомнила — сразу за этим — лицо матери, голос… И поняла — вдруг, ясно, резко, что ей надо немедленно возвращаться домой. Она побежала к справочной будке, узнала, когда отходит поезд, помчалась в магазины и — на вокзал…
Просто удивительно, как иногда гладко все получается. Когда Натали металась в поисках нужной очереди, по радио объявили, что есть места на ее поезд… А ей показалось, что это не к добру…
В поезде она не спала, не ела, стояла у окна и — ничего не видела. Хотелось выпрыгнуть из вагона и — бежать…
…Едва она сошла по лестнице на привокзальную площадь, взглянула на родной город, как сердце похолодело от тревоги. Натали не стала ждать трамвая, отправилась пешком. И понемногу радость возвращения вытеснила все другие чувства.
В дверь она стучала долго. И когда устала стучать, дверь открылась. Отчим криво и жалко усмехнулся, спросил:
— Так скоро?
Натали вошла в комнату и сразу заметила, что многие вещи исчезли.
— Где мама?
— Сядь, — сухо предложил отчим и сам сел; постучал пухлыми кулачками друг о друга. — Дело в том, что она умерла. Инфаркт. Неожиданно. Быстро.
Слезы не хлынули. Их не было. В горле пересохло. В сердце возник тяжелый холодок.
— Это ты убил ее, — тихо и удивленно сказала Натали, чувствуя, что где-то внутри нее растет боль, пухнет, но никак не может прорваться. — Ты убил ее, — повторила она, — до тебя она была живая. Ты что-то сказал ей грубое, и она умерла.
— Представь себе, — с обидой сказал отчим, — я переживал. Я ведь привык к ней. Сейчас мне, кстати, будет трудновато найти новую жену.
— Говори, говори что-нибудь.
— Я уже далеко не молод, — уныло продолжал отчим, — я уже не могу, так сказать, пленить воображение. Но кое-что у меня есть. И вообще, дело не в возрасте. И вообще… я должен тебя предупредить… Сама понимаешь, что, пока я жил с твоей матерью, ты имела право на часть данной жилплощади. Сейчас ты мне не дочь. Почему же, с какой стати я должен заботиться о тебе?
Когда Натали подняла голову, отчим возбужденно семенил по комнате, разговаривая словно сам с собой:
— Не пойми меня превратно. Конечно, если ты обратишься в суд. Мне придется… я буду вынужден… Но ты смотри на жизнь здраво. Ты же старишь меня, к тому же! Да и кто согласится жить со мной, если здесь ты?
— Иди ты на фиг, — сказала Натали равнодушно, — я тебя презираю.
— Да, да, это вполне естественно, — согласился отчим, — но сейчас разговор не обо мне и не об этом. Я боюсь, что все нажитое мною, моим трудом…
— Не бойся. Я возьму только свои вещи.
— Я уже их собрал.
— А куда мне идти?
— У тебя есть бабушка. Она одинока.
— Хорошо. Вечером я уеду.
— Я закажу такси.
— И дай мне денег. На такси.
— На такси дам.
…Могилу матери Натали разыскала не сразу: кладбище было старым, тесным. В небрежно насыпанный холмик был воткнут столбик и на нем наискосок фамилия и инициалы… Натали расплакалась, сев прямо на землю. Теперь она поняла: не могла она плакать при отчиме.
Солнце палило.
Натали брала сухие кусочки глины, и они рассыпались в ее пальцах.
«Мама, мама… прости меня за все… нельзя было мне уезжать… А его надо было выгнать сразу., ты не сердись на меня…»
Очнулась она от громких радостных криков — на лужайке за логом появилась компания молодежи с волейбольным мячом.
Вещей набралось два чемодана. Отчим посадил Натали в такси и помахал ручкой.
Лицо у него было несчастное.
Бабушка выслушала торопливый рассказ Натали, спросила:
— Какой у тебя характер?
— По-моему, неважный.
— У меня тоже. А ты что, рассчитывала, что я тебя приму?
— Я ничего не рассчитывала. Просто мне больше некуда. А с ним я не могла ни минуты оставаться.
— А если я тебя не пущу?
Натали пожала плечами.
— Ты гордая, — с уважением заметила бабушка. — Это хорошо. Но и опасно. Кофе любишь?
— Нет.
— Научу.
У бабушки были большая комната и просторная кухня — в старинном доме, с высокими потолками и окнами почти от пола до потолка.
— Нравится? — спросила бабушка.
— Не очень. Пусто.
— Ты неправильно воспитана, — сказала бабушка обиженно, — нельзя так… прямолинейно. Но зато ты естественна. В кого? Может быть, в меня?