— И очень скучно.
— О, нет.
Спорить не хотелось. Спорить было бесполезно. Он все равно бы не понял. Улыбался бы снисходительно.
И она уходила на кухню. Хотя Игорь и не запрещал ей курить, она любила делать это в одиночестве.
«А что мне мешает взять и уйти? — думала она. — Невесть какая трагедия для него. Пока еще не поздно. Почему же я не ухожу? Не может быть, что меня удерживает то, что бывает ночью. Когда хоть ненадолго, да забываешься… Почему же я не ухожу?.. Жалеть его не за что. Он в этом не нуждается…»
Как всякий одинокий человек, она любила разговаривать с вещами, особенно с бабушкиным кофейником.
«Не сердись, — просила его Натали, когда он отплевывался кипятком, — я отвернулась всего на минутку, а ты… Добрый, а злишься. Вот увидишь, я научусь обращаться с тобой, как бабушка».
И все время вспоминала бабушку, и оправдывалась перед ней.
Игорь постепенно, но настойчиво обставлял квартиру новой мебелью. Исчезали старые вещи, появлялись другие. Натали жалела и старинные, расшатанные кресла, и диван с потертой кожей, и громоздкий дубовый стол, и особенно — пианино.
— Может быть, оставим? — спросила она. — Бабушка очень любила его.
— Я не замечал в тебе сентиментальности. Хранить эту бандуру, как память? Зачем? Если бы это был великолепный инструмент… Смотри, дело твое.
Натали махнула рукой.
О своей прежней жизни Игорь почти не рассказывал, а Натали и не спрашивала. Отец его разошелся с женой, когда Игорю было десять лет, и сейчас изредка посылал весточки. Мать писала еще реже. Игорь отвечал открытками.
Он был воистину счастливым человеком. Вот уж кто никогда не испытывал ни тоски, ни отчаяния, ни неуверенности. Казалось, в нем есть какой-то ограничитель чувств, не позволяющий им достигать напряжения.
— Ты ведь счастлив? — спросила однажды Натали.
— Очень, — подумав, ответил Игорь. — А ты разве несчастна? — И рассмеялся. — Если ты и несчастна, то по собственному желанию.
Отличительной его чертой была привычка оставлять мысли о работе там, на заводе, не приносить домой в душе ничего, хотя бы отдаленно связанного с ней.
Как всякий жизнерадостный человек, Игорь не был лишен своеобразного обаяния. Иногда Натали, сердясь на себя, против воли любовалась им.
Почти каждую субботу они были в гостях. К этому она привыкла как к изнурительному испытанию, которое надо вынести, не шевельнув бровью.
Пили много, но не напивались.
Ни разу не поругались, не поссорились, даже не повздорили.
Если и спорили, то по пустякам, равнодушно, не особенно настаивая на своей правоте.
Настоящее оживление наступало при обсуждении спортивных новостей.
Главное — чтоб не испортить компании.
О работе — ни слова, разве что мимоходом ругнут дружно какого-нибудь начальника.
Или коротко вздохнут о сорвавшейся премии.
Это были, что называется, порядочные люди.
Игорь — по дороге домой — иногда иронизировал:
— Вот у кого надо учиться жить. Они — воплощение порядка и разумности. Они не могут позволить себе опоздать к принятию пищи и на работу. Они добросовестно выполняют общественные и супружеские обязанности. Все их существование регулируется привычками. Впустую, не по назначению не расходуется ни один грамм энергии.
Натали сидела среди них и думала о своем, машинально улыбалась, когда вокруг хохотали, отвечала на вопросы, если ее спрашивали, хвалила кушанья, платья, книги, обстановку, детей, кошек или собак…
Мужчины за ней легонько ухаживали, женщины — ее не любили в основном, за молодость и за поведение.
Иногда они с Игорем принимали гостей. Это было еще хуже. За несколько дней до важного события, каким для него был прием гостей, Игорь составлял список приглашенных, вин и закусок, причем список переделывался несколько раз. Затем он вручался Натали вместе с деньгами…
Потом — нудный вечер, грязная посуда и на несколько дней ощущение пустоты и стыда, словно она принимала участие в каком-то нехорошем деле.
И лучшими часами были те, когда она оставалась одна. Неправда, что в одиночестве человек обязательно грустит. У нее было наоборот. Она оживала, забывалась, становилась сама собой.