У ограды, увитой зеленью, я остановился и хотел снова послать Луи открыть ворота, но кто-то уже открыл их. Три огромные дворняги мчались к машине, заливисто лая и размахивая хвостами, в свете фар они казались молодыми львами. Я проехал мимо сарая, в котором стояли разбитый фургон и трактор. Рядом валялась сломанная борона, под деревом пара старых шин, чуть подальше виднелись птичник и низкая стена свинарника.
Выключив фары, я увидел мать, поджидавшую нас у дверей кухни, возле цистерны с водой: высокая, прямая, жилистая, седые волосы собраны в тугой узел. На ней был грязный белый передник поверх рабочего комбинезона. Спокойная, практичная, не управляемая другими женщина, какой я знал ее всегда, женщина, никогда не делавшая скидок на свой возраст, даже теперь, в семьдесят лет. И все же, лишь темным силуэтом просматриваясь сейчас на фоне освещенной кухни, она казалась очень одинокой — тем одиночеством, которое присуще людям, никому не позволяющим заглянуть себе в душу, за деятельный или гордый фасад, и о котором, может быть, они сами не подозревают.
В руках у нее было что-то похожее на младенца. Подойдя ближе, я разглядел, что это и в самом деле был ребенок, спокойно и уютно лежавший у нее на руках. Так она меня и поджидала.
Я поцеловал ее. Одной рукой — в другой у нее был ребенок — она обняла меня и прижала к себе с порывистостью, сильно контрастирующей с ее гордой осанкой. Когда она отпустила меня, на глазах у нее были слезы. Чтобы не смущать ее, я сделал вид, будто ничего не заметил.
— Ты поздно, сынок. — Даже в шестьдесят я останусь для нее сынком. — Что-нибудь случилось?
— Да нет. Просто не смогли выехать раньше из Претории.
— А что ты делал в Претории?
— Были дела, — коротко ответил я и позвал Луи: — Принесешь вещи, хорошо?
— С тобой только Луи? Ты ничего не сообщил в телеграмме, и я все гадала.
Я не понял, разочарована она или обрадована.
— Приехать всем семейством не удалось.
— Элиза не захотела? — подозрительно спросила она.
— Ильзе нужно в школу, мама.
Она отвернулась и поглядела на подошедшего Луи.
— Боже мой, ты стал настоящим мужчиной за то время, пока мы не виделись.
Он нахмурился и, проходя в дом, наклонился, чтобы она могла поцеловать его.
— С ним стало трудновато после Анголы, — сказал я, понизив голос.
— Его дед гордился бы им. Они ведь задали перцу этим террористам, правда? Он помогал делать историю.
— Я не очень уверен в этом. — Я прошел следом за нею на кухню. — А чей это ребенок?
Она повернулась ко мне и откинула край одеяльца, приоткрыв черную головку с огромными глазами.
— Мать принесла его сегодня днем. Желудочный грипп. Пытаюсь подлечить его. Эти люди, знаешь, всегда ждут до последнего.
— Добрый вечер, баас, — послышалось из угла кухни.
Я увидел чернокожую старуху.
— Добрый вечер, Кристина. Как живешь-можешь?
— Хорошо, баас. Спасибо, баас.
— Давай, поторапливайся, — сказала ей мать. — Ставь ужин на стол. Нечего стоять, будто на тебя столбняк нашел.
В кухне была еще одна чернокожая женщина. Я разглядел лишь молодое лицо с высокими скулами и блеск глаз. Она опустила голову, когда заметила, что я смотрю на нее.
Мать отдала ей ребенка.
— Держи его, Токозиль. — Она говорила на коса. — Если проснется ночью, дай ему лекарство. Утром можешь снова принести его ко мне.
Она прошла вслед за мной через столовую в комнату для гостей.
— Я приготовила постель в моей комнате, думая, что ты приедешь с Элизой. Но вам с Луи, наверное, будет лучше здесь.
Белые, туго накрахмаленные покрывала на постелях, тусклое поблескивание медных шариков на спинках кроватей. В комнате пахло мастикой и мылом. Около умывальника висели чистые полотенца.
— Располагайся, сынок. А потом приходите ужинать.
— Я не хочу есть, — сказал Луи, когда она вышла.
— Ну что-нибудь проглотить тебе придется. Ты же знаешь бабушку.
Он все же пошел ужинать. В столовой, освещаемой газовой лампой, нас ожидал обильно уставленный стол.
— Вы долго ехали, нужно подкрепиться, — сказала мать. — Помолимся, сынок?
Я машинально прочел молитву:
— «Хлеб наш насущный…»
Мать принесла копченую баранью ногу, копчением она занималась еще при жизни отца. Потом стала наполнять наши тарелки. Жареный картофель, сладкий картофель, рис с изюмом, компот из персиков, всевозможные овощи. Одному богу известно, где она раздобыла все это среди зимы.
В кухне заплакал ребенок.
— Закрой среднюю дверь, Кристина, — громко крикнула мать, не отрываясь от своего занятия.