— Мы не хотим, чтобы они съехали, — с протяжным вздохом сказал Невинс, и Джон Партлоу тут же понял, что заинтересованному в прибыли держателю пансионата приходилось повторять эти слова уже так много раз, что они начали нагонять на него тоску. — Нам нужны деньги, и я полагаю, что Элкс-Лодж не откажется от вечерней аренды. К тому же, наверняка, Юджин тоже получил свою долю.
— Юджин? — поинтересовался Партлоу.
— Наш разгильдяй-шериф, — не в силах молчать, пояснила хозяйка, охваченная запалом несдерживаемого негодования. — Он получил эту должность много лет назад на деньги бутлегеров[9], и так до сих пор с ними не расплатился.
— Хильда! — воскликнул Невинс с мольбой в голосе. — Пожалуйста, остановись.
— Хорошо, — коротко ответила она. — Хорошо, я остановлюсь. Пока что, — она прищурилась и снова пристально посмотрела своими совиными глазами на Джона Партлоу. — Я просто хотела сказать, что мы оказались в затруднительном положении, — ее взгляд обратился к застежке на его галстуке. — Вы проповедник, сэр?
— Нет, но я стараюсь распространять слово Божье, куда бы я ни приехал. Признателен вам за комплимент.
— Вы похожи на проповедника. У вас очень доброе лицо.
Он слегка склонил голову, со скромной благодарностью принимая это замечание.
— Что ж… думаю, мне пора отправляться в кафе.
Он надеялся, что она пригласит его на кухню, но благожелательность старой сплетницы явно ограничилась комплиментами.
— Вкусная жареная курица, — напомнил Невинс. — Скажите Олли, что вы остановились у нас, он запишет все на ваш счет. Четвертая комната, — он протянул ключ. — Мы запираем входную дверь в десять тридцать.
— И ни минутой позже, — добавила Хильда.
Джон Партлоу взял ключ, положил его в карман своего белого пиджака и поблагодарил хозяев за гостеприимство. Затем он вышел из пансионата, представляя себе, как будут выглядеть лица Гровера и Хильды Невинс, если их наполовину съест раковая опухоль.
Он отправился на юг по улицам небольшого городка, который — как и большинство таких же — сильно пострадал от депрессии… впрочем, Партлоу сомневался, что Стоунфилд и до того, как банки начали закрываться, был привлекательным местом для переселенцев. Тем не менее, какая-то жизнь здесь копошилась: после захода солнца в небе с юго-западного направления вспыхивало заметное свечение, что свидетельствовало о том, что в городе наличествовала рабочая мельница или даже фабрика. Партлоу хорошо умел судить о таких городках: он проехал мимо множества таких с их сельскохозяйственными угодьями, пастбищами и хлопковыми полями, расположенными вдоль дороги, пока его «Окленд» не задохнулся и не умер.
Немного поразмыслив, Джон Партлоу посчитал, что этот район действительно мог оказаться для доктора Ханикатта и его острой на язык спутницы весьма плодородным полем, с учетом всех этих многочисленных близлежащих ферм.
Разговор о сексе. Чего уж там! — подумал он. — Хорошее небольшое прибыльное дельце, конечно, если его правильно организовать.
С наступлением вечера улицы Стоунфилда погрузились в тишину. Большая часть скудного небольшого центра города была закрыта, за исключением парикмахерской в начале следующего квартала. В первые дни августа на деревьях пронзительно трещали цикады, а воздух был насыщен влагой. Подойдя к парикмахерской, свет которой проливался на тротуар, Джон Партлоу увидел в ее витрине плакат выступления Ханикатта. На нем был изображен довольно грубо нарисованный Амур, который выпускал стрелу в сердце Святого Валентина. Над рисунком значилась тема выступления, которую упоминала Хильда Невинс: «Лучшее понимание правды жизни». Под рисунком значилось примечание: «Лекцию проводят доктор Уильям Ханикатт и его талантливая ассистентка Джинджер ЛаФранс. Не пропустите». В конце плаката, в самом низу, таким же портативным резиновым тиснением, но выделенное красными чернилами, было написано то, что Джон Партлоу и так хорошо знал: «Восемь часов вечера, четверг, 2 августа, аудитория Элкс-Лодж. Вход — двадцать пять центов».
Джон Партлоу слегка улыбнулся. Его талантливая ассистентка Джинджер ЛаФранс. Да это созовет сюда фермеров в радиусе многих миль вокруг! Но двадцать пять центов? Черт возьми, не слишком ли дорого они себя оценили?
9
Бутлегер — подпольный торговец спиртным во время действия Сухого закона в США в 1920-е — 1930-е годы.