Мики Стоун стоял, скорчившись у калитки сада своей матери, закрыв глаза и ожидая, когда издали раздастся стук копыт. Лошадка никогда не шла шагом, только рысью. Хэриет Кэвана спешила жить, летела в будущее. Затем, когда копыта начинали стучать громче, — значит, Хэриет была уже в пределах видимости — он открывал глаза и поднимал голову, и Хэриет, не задерживаясь, приветствовала его, поднимая вверх руку с хлыстом:
«Привет, Мики!»
Потом она быстро исчезала из виду, но Мики все стоял и слушал, пока стук копыт совершенно не затихал вдали. Когда он как-то сказал своей матери, что собирается жениться на Хэриет Кэвана, она хмыкнула и зло ответила:
«Ах, вот как? А может быть, еще и на принцессе Маргарет, а?»
Она полагала, что, сказав такое, она с этим делом покончила. Но с этим никогда не было покончено. Сейчас, когда ему под 50, а вокруг безмолвная зима, Мики Стоун знает, что с этим никогда и не будет покончено. Начинается густой снегопад и, укладывая свой микрофон в сумку, Мики надеется, что снег занесет поля и завалит дороги и оставит его в своем белом безмолвии с его чудесными воспоминаниями.
На следующее утро, очищая от снега ветровое стекло своей машины, Мики замечает, что боковое стекло со стороны водителя уже очищено — как ему кажется, намеренно — как будто кто-то хотел заглянуть внутрь машины. Отпирая дверцу, он оглядывает тихую улицу, ряды красных эдуардианских домов с белыми остроконечными крышами, на которых теперь играет солнце. На улице пусто, но тротуар испещрен следами ног. Люди прошли и ушли, и, наверно, кто-то из них остановился и заглянул в машину Мики Стоуна.
Он кладет в машину свое оборудование и выезжает из городка. Дороги очень скользкие. Он с удовольствием предвкушает, как он услышит шум ветряной мельницы, и вдруг, в нескольких милях от городка, ему приходит в голову, что, насколько он помнит, редко когда бывал такой тихий день. Ни дыханья ветерка, чтобы надуть крылья мельницы. Мики замедляет скорость, потом совсем останавливает машину, опускает стекло и прислушивается. Безмолвные поля и живые изгороди блестят, покрытые инеем. В такой день однажды Хэриет Кэвана, проезжая мимо калитки, воскликнула:
«Ну и красота, а, Мики?»
Пони чихнул, и мундштук у него во рту звякнул, и Мики заметил, что на нем длинная попона, и подумал, что, наверно, в этом году будет холодная зима.
Теперь ему вдруг захотелось узнать, что стало с тем местом, где он когда-то стоял у кустов боярышника и ждал, пока Хэриет выедет на свою утреннюю прогулку. Его матери давно нет в живых, но, наверно, их домик все еще стоит — разве что окна заменены, а их скучный сад разбит по-новому. И вот, пока он сидит в машине и ждет, когда подует ветер с востока, ему приходит в голову: а что, если свернуть на проселок, проехать к своему старому дому и спросить нынешних владельцев, не будут ли они возражать, если он запишет звуки живой природы у них на проселке.
Это совсем недалеко. Он отлично помнит, как туда проехать. Через красивую деревеньку Пенсфорд-Грин, где теперь, как он замечает, выстроившиеся в ряд кирпичные домики раскрашены в яркие, броские цвета, и единственное, что у них общего — это снег, покрывающий крыши; затем — мимо двух полей, засаженных яблонями; а вот, вроде бы, и проселок. Чего он не может вспомнить, приближаясь к знакомому месту, — это был ли этот проселок частью их участка. Конечно, когда он здесь жил, никакие автомобили здесь не появлялись, только иногда проезжали фермеры, да осенью сборщики яблок — и, разумеется, Хэриет Кэвана, которая, когда она гордо восседала в седле, казалась владелицей всего графства.