Амир медленно перевел взгляд туда, куда указывал его помощник, и замер.
Высокий, широкоплечий мужчина возвышался над всеми остальными на целую голову. Он один во всей цепочке рабов стоял с гордо поднятой головой. Жаркие, словно пустынный полдень, глаза цвета насыщенного оникса, кожа оттенка эбенового дерева, широкая грудь, по которой так и хотелось провести ладонями, торс с выделяющимися на нем кубиками пресса, испещренный едва заметными ниточками шрамов, узкие бедра, прикрытые лишь набедренной повязкой, и длинные ноги. Калиф почувствовал, как ему становится жарко, и дело тут было явно не в душных тяжелых одеждах. Он затаил дыхание и направился к нему.
Толстый араб — хозяин-работорговец — завидев потенциального покупателя, мгновенно вырос рядом.
— Господин? — произнес он елейным тонким голоском, который было очень непривычно и неприятно слышать от такого тучного мужчины. — Вы желаете приобрести раба?
— Да, я хочу его, — облизнув губы кончиком языка под тканью бурнуса, произнес Амир и кивнул на мужчину, чей пристальный взгляд все еще был устремлен на него самого.
Араб обернулся, и, перехватив свою короткую плетку с тяжелой рукояткой поудобнее, неожиданно замахнулся на раба. Плеть со свистом опустилась на его плечи, задев щеку. Амир отпрянул от неожиданности, зашипев как кошка, и разъяренно уставился на хозяина, в то время как раб лишь слегка вздрогнул. Его голова мотнулась в сторону, но он снова выпрямился, бросив на своего хозяина такой высокомерный взгляд, какому позавидовал бы сам Амир.
— Что ты творишь, животное?! — разгневанно зашипел калиф.
Работорговец, озадаченно уставившись на него, тут же зачастил:
— Он посмел смотреть вам в глаза, господин…
— Я же ясно дал понять, что желаю его купить, так какого шакала ты портишь мое имущество?! — рявкнул Амир, испытывая жгучее желание схватить этот кнут и огреть самого работорговца.
Портить такое тело… Хотя… шрамы этого раба совсем не портили. Амир бы с удовольствием облизал каждый, что он и собирался сделать в ближайшем будущем.
— Простите, господин! — взмолился работорговец. — Я приношу свои самые горячие извинения! Вы не пожалеете, если купите его!
Калиф с отвращением посмотрел на араба. Корыстная тварь боялась, что теперь он передумает покупать его товар.
Меж тем многие окружающие, и рабы, и работорговцы, уже обратили внимание на разыгравшуюся сцену.
— С-с-сколько, ты, неудачная пародия на человека? — зашипел он.
— Пятьсот золотых драхм, — услужливо отозвался жирдяй, но тут же суетливо добавил, заметив, как опасно сощурились подведенные сурьмой зеленые глаза покупателя: — Но вам, господин, отдам за двести!
По правде говоря, Амир бы не пожалел и пятисот золотых ради такого мужчины, настоящего самца, можно сказать, жемчужины среди всего этого сброда, но эта скотина жутко раздражала его своим лебезением и заискиванием. Словно шакал, скулящий у его ног с поджатым меж задних лап ободранным хвостом.
— Ах ты, блудливая собака! Да за кого ты меня принимаешь? — рявкнул калиф. — Я тебя сейчас самого за один медный динар продам в публичный дом!
Глаза работорговца расширились от ужаса, и он бросился ему в ноги, пытаясь обнять их и облобызать.
Амир с отвращением отшвырнул его от себя и кивнул Надиру. Тот бросил перед работорговцем мешочек, полный золотых монет. Хозяин поспешно подобрал мешочек и взвесил его на ладони. Его маленькие глазки, заплывшие жиром обвисших щек, хищно засверкали, вызвав у Амира еще больший приступ омерзения и тошноты. Хозяин спрятал мешочек в бесчисленных складках своего бурнуса и, подойдя к железному поручню, к которому рабы были прикованы цепями, попытался нацепить на купленного только что раба поводок. Но неожиданно крепкая рука перехватила его за запястье, заставив заверещать от боли. Мужчина посмотрел на него свысока ледяным взглядом, при этом выражение его лица нисколько не изменилось.
— Я тебе не собака, — ровным голосом произнес он.
Амир снова вынужден был облизать свои губы, впервые услышав чувственный, хриплый, глубокий голос мужчины. Его фантазия мгновенно всколыхнулась неудержимым потоком, и он медленно выдохнул. Становилось все жарче, и он уже мечтал, как окажется в прохладной тени своего сада на кушетке, и как только что приобретенный раб губами будет собирать с его тела кусочки льда.
— Закрой пасть, — взвизгнул торговец, вырвав калифа из его фантазий.
Потеряв терпение, Амир сам подошел к помосту и ногой оттолкнул жирного араба в сторону, предварительно вырвав ключ от кандалов из его рук.
— Пошел вон, шелудивый пес! — рявкнул он, всовывая ключ в отверстие на кандалах.
— Мой господин, — валяясь на земле, снова залебезил торговец. — Вы не понимаете, это очень строптивый раб… Не стоит снимать с него кандалы, пока он не в ошейнике!
— Да я на тебя самого сейчас ошейник надену и голого выставлю на торг, только не уверен, что за тебя дадут больше ломаного медяка! — шикнул Амир, и по толпе собравшихся вокруг зевак прокатилась волна одобрительного смеха.
Амир не удержался и провел кончиками пальцев по запястью мужчины, истертому в кровь этими тяжелыми оковами. Как можно так измываться над столь божественным телом?! Возмущению калифа не было предела.
Щелкнул замок, кандалы распались, и раб потер свои запястья, освобожденный из плена.
— Как тебя зовут? — тихо спросил Амир, подняв голову, чтобы иметь возможность смотреть в глаза рабу, который мало того что был немалого роста, так еще и стоял на деревянных подмостках.
— Я не думаю, что господину так важно это знать. — Голос мужчины был абсолютно спокоен.
Подобный тон всколыхнул в юноше волну еще большего негодования. Юный повелитель был очень вспыльчив и импульсивен. И скор на расправу.
— Да как ты смееш-ш-шь так со мной разговаривать… — снова зашипел Амир.
Раб сошел с подмостков и наклонился к его уху.
— Не стоит здесь устраивать сцен, вы ведь не хотите стать таким же посмешищем, как и этот торговец? — От дыхания мужчины даже через ткань бурнуса по шее Амира прошлась толпа мурашек.
— Доставить его в мой дворец! — рявкнул он Надиру, резко разворачиваясь. — И ради всего святого, сделай хоть это нормально!
*
Вечером Амир вошел в свою спальню, вернувшись из Зала Совета. По его велению вымытый, ухоженный и накормленный новый раб дожидался его в покоях калифа. Когда Амир переступил порог, мужчина сидел на одной из раскиданных по полу подушек, скрестив ноги. Огоньки свечей, зажженных в канделябрах по всей спальне, бросали золотистые блики на его кожу цвета темного шоколада. Амир невольно залюбовался его красотой и спокойствием.
При появлении калифа раб поднялся, слегка поклонившись. Только слегка. Дерзкий безумец даже не подумал рухнуть к его ногам, сгибаясь в подобострастном поклоне, простерши руки и уткнувшись лбом в пол. Это одновременно и понравилось Амиру, и разозлило.
— Почему ты не сказал мне своего имени? — резко спросил он.
— Почему вы пришли на Нижний Рынок инкогнито? — вопросом на вопрос ответил раб.
Калиф поджал губы, встав в позу: расставил ноги на ширине плеч и упер руки в бока. Его точеные ноздри раздувались от негодования, а изумрудные глаза сузились, как у кошки.
— Отвечай на мои вопросы прямо, раб!
— Я уже ответил вам тогда.
— Ты не смеешь разговаривать так со своим господином, — прошипел Амир разъяренно.
— Вы можете приказать отхлестать меня за дерзость и неповиновение… господин, — последнее слово мужчина произнес явно с иронией.
Амир неожиданно успокоился.
— А ты этого явно хочешь, — насмешливо произнес он. — Желаешь, чтобы я исполосовал тебе спину?
— О, если великому калифу подобный садизм доставит удовольствие, я с радостью подставлю свою спину под ваш хлыст, — все с той же плохо скрытой иронией ответил мужчина.
Амир сощурился еще больше. Да что с этим рабом? Жизнь надоела? Он знает, что перед ним калиф, а ведет себя так, словно хочет вывести его из себя…