Зимою 1915 г. получил я на свой участок несколько рот пехоты. Славные такие прапорщики пришли с ротами, желторотые, пухлые, румяные. Установил я им смену понедельно: у них лошадей не было, потому я не считал нужным более частой смены.
Недели через две являются ко мне.
— Солдатики просят, чтобы оставили на позиции вовсе без смены.
— Это почему?
— Да так. Участок спокойный. А, между прочим, станешь на позиции, обзаведешься кое-чем, по землянкам, ну, там, лампы купишь, столы поделаешь, нары, а сменишься — другим отдавать.
С этими доводами я не согласился. Вшей у солдат не было, но недовольство было большое.
— Очень уже суетно все это… Каждую неделю ходи ему, убирайся… Ученья делай. Каки-таки ученья на войне?.. Тоска одна!..
На войне, особенно окопной, является у людей апатия и как результат ее — лень. Долг начальника эту лень побороть, иначе — вши, тиф, самоубийства у людей, чесотка и инфлюэнца у лошадей.
В книге ген. Масловского «Война на Кавказском фронте» прочитал я о том, сколько людей насмерть померзло во время зимних вьюг и снежных заносов на страшных горных перевалах, и задумался. Конечно, таких страшных вьюг, какие бывают в горах Малой Азии, мы, на европейском театре военных действий, не испытали, но помню, как в феврале 1915 г. трое суток ревела страшная пурга при 11 градусах мороза, как совершенно занесло на позиции пушки, заровняло окопы, как винтовки не стреляли, потому что смазка замерзла и затворы не скользили, а замерзших у нас, слава Богу, не было.
Сотенные командиры исполняли «Устав Гарнизонной Службы», в котором говорится, что при морозе более пяти градусов смена часовых производится каждый час, а в особо трудных обстоятельствах и чаще. Удаленные заставы были сняты вовсе, ибо в такую вьюгу и противнику нельзя было наступать, как следует оставлено было только наблюдение. Опять-таки знаю, ибо сам был в этих местах в мирное время и знаю, что такое горы Закавказья, что там все это сложнее и труднее, что дорог нет, есть только горные тропы, которые снегом занесло, но, повторяю, трудно — не невозможно.
Точное соблюдение уставов «Внутренней» и «Гарнизонной службы» спасает людей и от болезней и самой смерти. Еще Великая Екатерина сказала: «Всуе законы писать, когда их не исполнять»…
Но на войне-то как раз так и выходило, что уставы (т. е. законы) оказывались ненужными. Еще «Полевой устав» кое-как признавали, но уставы «внутренней службы» и «гарнизонный» были как-то позабыты.
И знал я даже старших начальников, которые в беседе с младшими иногда высказывали совершенно странный взгляд, что на войне все как-то особенно, и уставы и порядки мирного времени совершенно неприменимы…
Начальство и смотры
В мирное время в полки частенько наезжало всяческое начальство. Уже непременно каждый год начальник дивизии делал в полках инспекторский смотр и опрос претензий. И с каким ритуалом! Иногда высшее начальство приезжало экспромтом, внезапно, вдруг оказывалось где-то с заднего крыльца на кухне, пробовало пищу, а то вызовет роту и заставит проделать ротное ученье. В сущности, вся годовая жизнь полка протекала в смотрах: смотр новобранцев, смотры разведчиков и охотников, экзамен полковой учебной команды, смотр стрельбы — целое священнодействие, особенно если приезжал кто-нибудь из инспекции, смотры ротных учений, полковые смотры и т. д., и т. д. Начальство всюду «совало свой нос» и «грело» неисправных. Говорят, что Император НиколайI обмолвился крылатым словом о том, что всю Россию держат в порядке столоначальники и ротные командиры. Так надо добавить к этому, что ротных командиров держало в порядке, учило и «натаскивало» всяческое начальство. Сколько самых забавных историй и анекдотов написал известный писатель-юморист Егор Егоров (псевдоним) про такие смотры, сколько анекдотов ходило в Гвардии про смотры принца П.А.Ольденбургского или ген. Данилова, сколько рассказывали в Киевском округе про смотры ген. Драгомирова! Начальственное око непрерывно блюло за полками, подтягивало, разносило и хвалило. Смотрами составляли аттестации, а аттестациями создавались репутации и — карьера.
И к этому так привыкли.
Но когда пошла война, начальство во многих местах осталось где-то далеко позади. Ворчливый голос старого генерала слышался только в трубку телефона, да жестокие слова разноса или приказаний холодно и бесстрастно выстукивались перед чиновниками почтово-телеграфного ведомства на ленте полевого Юза или Морзе. В окопы старшее начальство жаловало редко. Надеялось на полковых командиров, а те на ротных…
В ноябре 1915 г. сменял я некую пехотную, с крупным номером, дивизию. Позиция была лесная и болотная, глушь и топь Полесья; длина участка была немалая — около 30 верст. Сверху от нас требовали еженедельного представления отчетных карт позиции, на которых должно было быть изображено, что сделано в смысле инженерной подготовки позиции за неделю. Особыми линиями и красками обозначились окопы, доведенные до нормальной профили в рост, особыми — коленная профиль и особыми — только трассированные. Из штаба корпуса получил я такую карту, составленную моим предшественником. На ней позиция была изображена в полной готовности. В двух-трех местах, вероятно из приличия, были показаны окопы коленной профили. Порадовались мы в штабе, что получаем такие позиции. Теперь отдохнем на готовеньком!
Смена, как полагается, происходила ночью. Пришли проводники от рот, разобрали назначенные на позицию сотни и по им ведомым лесным тропинкам повели казаков в окопы.
На другой день сели мы с нач. штаба, пол. ген. шт. Денисовым, на коней, взяли вестовых, карту и поехали на позицию. На позицию вела только одна дорога, подходившая почти к самому правому ее флангу. От нее вправо и влево дорог не было, были только тропы, натоптанные солдатами.
Мы слезли с лошадей, передали их вестовым, приказали вести их за ними по тропам, а сами пошли по окопам.
Идем, не нарадуемся. Окопы — загляденье! Внутренняя крутость оплетена плетнем, на бермах доски, амбразуры выделаны деревом. Впереди — проволока, девять рядов кольев; позади — землянки, «лисьи норы», ходы сообщения — все отделано, что называется «на ять». Так прошли мы с версту. Дальше — жалкие окопы, проволока в три ряда жиденьких кольев… Еще дальше одиночные окопы и никакой проволоки, вместо землянок — шалаши из веток. Словом — ничего. Смотрим на карту — там показана готовая позиция. Уже не сбились ли мы с дороги? Да нет… Вот и сотни наши стоят в пространстве, жмутся по одиночным окопам.
— Как же вы принимали такую позицию? — спрашиваю сотенного командира.
— А видите, ваше превосходительство, тут дело выходит деликатное. На позиции на автомобиле не проедешь, надо пешочком, а то начальство из автомобиля не вылезало. Рассказывали нам ротные командиры. Приедет по дороге, пройдет шагов сто по окопам, спросит: «у вас все так разделано?» — ну ему и ответят: «так точно, все готово, сами видите». Он дальше никогда и не ходил. Ну, сами знаете, если сверху не смотрят, снизу не исполняют. Ротные, или прапорщики, или из запаса. Солдатня спать здорова. Участок тихий, лесной. Ну, на авось и жили.
Пришлось нам с Денисовым перерисовать всю карту. Там, где была готовая позиция — и трассировки не оказалось. Было пустое место. Представил я эту карту, не объясняя, по понятным причинам, почему она такая, и получил нагоняй за то, что за истекшую неделю не только не подвинул инженерные работы вперед, но еще запустил и привел к разрушению сделанное раньше. Выпросил я себе батальон ополченцев и принялся за работы. Провозился с работами почти всю зиму, а по весне сдал позицию снова, но уже другой пехоте.
Почему же так вышло?.. А ротные?.. А полковые?.. Но и те и другие в мирное время заучены были быть под постоянным надзором начальственного ока и, когда его не оказалось, то отдались той апатии и лени, какие так незаметно на войне овладевают всеми сверху донизу.