Ко мне и Коле подбежала курноплявая девчоночка в красном платочке с ведром.
— Ребята, берите печеную картошку! Ты чей, мальчик? — спросила она, измерив меня веселым хитрым глазом. — Топай-ка лучше домой, а то мамка нахлопает по попе.
— Он со мной, — на этот раз строго сказал Коля, засовывая в карманы печеную картошку.
Я тоже взял огромную картофелину и стал есть. Она была с угольками, как те, что мы с отцом пекли в лесу.
Коля незаметно исчез, и, когда я доел картофелину и прикидывал, куда же запропастился мой друг, он неожиданно появился с виноватым видом.
— Слушай, — сказал он, — такое дело: беги поскорее до дому, потому что солдат дал мне поручение смотаться через Днепр к артиллеристам.
— Не пойду домой, — сказал я, — это не по-товарищески. Вместе смотаемся.
Я лихо повторил Колино словечко и почувствовал до того неведомый мне прилив сил.
— Ну, гляди. Попадет тебе от батьки.
Нам снова предстояла довольно далекая дорога. Когда мы вышли на печерские откосы, по небу ветер быстро тащил мокрые облака, рвал ржавую сгоревшую листву и гнал ее по дорожкам. Внизу у самой реки нам повстречался конный отряд, медленно ехавший в сторону Подола.
Мы его пропустили, спрятавшись за кустами.
У лодочной станции все лодки стояли на цепях и замках. В пустой будке не было ни хозяина, ни помощника, на столе лезла в глаза зеленая бутылка, щербатая белая чашка с дохлыми мухами и колода замусоленных цыганских карт.
— Попряталась буржуазия! — сказал мой друг.
Мы решили не ломать замки и не срывать цепи. На эту работенку ушла бы половина дня.
У другой пристани, с лодками у мостков, сидел усатый дядька в плисовых шароварах, в папахе, и, поставив винтовку между колен, меланхолически курил трубочку.
— А чего вам, хлопчики почтенные, тут надобно?
— Нам бы лодочку, дяденька, карасиков половить!
— Вот я вам пропишу лодочку! А ну, геть отсюдова, пока не снял ремень…
Мы поскорее убрались от этой пристани и пониже на реке повстречали рыбака. Перед разговором с рыбаком Коля срезал на откосе орешину, почистил ее, и у нас оказалась удочка.
Рыбак сидел в лодке недалеко от берега, свесив в воду три удилища. Вид у него был такой, как будто он думает: «А идите вы со всеми вашими делами, дайте человеку рыбку половить!»
— Дяденька, — крикнул Коля, — а где тут свободная лодочка порыбалить?
— Да ты пошукай.
— А где искать-то?
Рыбак посмотрел на нас, почесал затылок под древним соломенным брилем и крикнул:
— Пошукай ниже по реке, под теми кусточками! Там, кажись, захована старая посудина.
В кустах мы нашли старую рыбачью смоленую лодку и два весла. Долго стаскивали ее в воду и поплыли на Слободку.
Коля на всякий случай выставил удилище, привязав к нему нитку с грузилом, и оказался прав. Мы уходили от берега, когда послышался сердитый голос:
— Эй, на лодке! Откудова?
— Слободские. Со Слободки, дяденька! Вышли порыбачить.
— Ну и вертайтесь к чертовой маме на Слободку.
— Вот зараз. Только снасть смотаю.
— Ты не мотай, а иди без разговору. Поворачивай!
Кто-то сторожил переправы через реку. Коля приналег на весла. Я помогал ему кормовым.
Слободка пахла осенней рекой, рыбачьими корзинами, смоляным варом, мелкой рыбешкой, на нитках сушившейся под солнцем и ветром. У подслеповатых слободских домишек радугой висело латаное-перелатанное белье. Дети возились у крылечек в песке. Здесь шла окраинная, ленивая жизнь.
Обычно над Слободкой лежат облака на боку и спят, и течет себе река голубой водичкой, и небо, если уж серое, — то словно всегда серое, и если уж ветер, то кажется — он всегда тут так и кружит. И совсем другое дело в городе. Там во всем прекрасная, никогда не исчезающая новизна. И сады, и бульвары каштанов, и светлые дома сегодня иные, чем были недавно. И в людях вечный и веселый поток мыслей… А слободские женщины, подоткнув юбки, извечным движением выплескивают с порога ведра с помоями. Рябая старуха по-кошачьи греется в лучах позднего солнца, и лимонно-желтые и розовые мальвы, не увядшие в такую позднюю осень, стоят в безветрии за кустом и тоже засыпают на солнце.
— Скажите, пожалуйста, де тут артиллерия? — вежливо спросил Коля взлохмаченную женщину, перепоясанную накрест вязаным платком.
— А вон за тим лисочком, — сказала женщина.
Лесочек оказался двумя десятками серебристых слободских ив, заросших могучей молодой порослью. За ними выглядывали казармы.