Утром ко мне постучали. Чьи-то руки подняли на воздух мой дом. Пожилой рабочий в ватнике, с винтовкой на ремне, смотрел на меня:
— Доброе утро. Чего ты тут делаешь, шантрапа? — сказал он добродушно. — Каждый раз хожу по этому пляжу, два здесь таких буржуйских кресла, и каждый раз они заняты. Не иначе, как номера в гостинице… Вот из другого номера, твой сосед.
Рядом с рабочим стоял мальчик, поменьше меня ростом, очень худой, патлатый, засунув руки в те места штанов, где полагалось быть карманам. Лицо у него было желтое, истощенное, но удивительно подвижное. Глаза горели насмешливым и в то же время мрачноватым огоньком.
— Ну как, ребята, пошли в приют, — нерешительно сказал рабочий.
— А чего там делать? — хмуро спросил мальчик. — С голодухи дохнуть? Я вот в деревню подамся, там жратвы — ешь не хочу!.. Суйте в приют, все равно сбегу…
— В деревне собаки злые, — задумчиво сказал человек с винтовкой. — А в приюте хоть и мало дают, зато, каждый день. Там порядок. Вот кончилась блокада, говорят — в порт придут корабли с мукой, всем прибавят.
— Мертвое дело, — сказал мальчик. — В приютах никогда не прибавляют.
— Ты вчера лопал?
— А тебе зачем?
— Пойдем поешь, а?
И тут я вспомнил о сумке.
— У меня хлеб и скумбрия, — сказал я.
— Ну и дурак, — поморщился рабочий, — попридержал бы. Впрочем, дай мне кусманчик хлебца да хвост от рыбки. Настоящей еды попробовать.
— Мы с тобой разделим, — повелительно сказал мальчишка.
Не успел я ответить, как он разделил мой хлеб и рыбу. Свою часть спрятал в замызганную жокейскую фуражку с пуговкой. А относительно моей части сказал:
— А твою давай ликвидируем сейчас.
— Так пошли, что ли? — предложил рабочий, жуя отломанную корочку. — Ишь какой ты богатый. Я сначала и не приметил. Просто заморский принц! Сандалии — первый класс, новенькие. Где украл?
— Мне подарили.
— Знаем, знаем! — грустно сказал рабочий. — Весь город на деревяшках топает, а тебе подносят на блюде такие сандалии… Да их днем с огнем не сыскать! Хоть не брехал бы.
Я молчал.
— Зачем врешь, сволочь! Тебя ведь по-доброму спрашивают, — сказал мальчик, презрительно сморщась. — Пошли пошамаем, а там прикину, пойдем до приюта или как…
Рабочий привел нас в караулку. На плите кипели кастрюли и бачок. Чистый стол, на нарах чистые подушки и одеяла.
— Ишь как народная милиция живет! — сказал мальчик. — Прямо буржуазия!
— Товарищ Агафья, — сказал рабочий толстой бабе, сидевшей пригорюнившись у плиты. — Налей этой шпане каши. Потом освобожусь, доставлю в приют.
— Не дам каши! — крикнула Агафья и зашлась слезами. — Каждое утро приводишь разбойников, а мне людей нечем кормить…
— Ну вот, опять нервничаешь! Да ты им немного блондинки, — просительно сказал наш конвоир. — Шпана, а все же ребята, вступают в новую жизнь.
Агафья яростно сорвала поварешку с крючка, достала с полки три тарелки, в каждую плеснула понемногу и поставила на стол.
Передо мной стояла тарелка с королевским гербом. Когда я съел жидкую пшенную кашицу, на дне обнаружилась маркиза. Она шаловливо смотрела на меня, играя цветком. Открытая грудь дышала легко, складки голубого муарового платья шевелились.
— Во дворце реквизировали, — доев, сказал мальчик. — Разводят буржуазную плесень.
Я достал из-за пазухи котенка, поставил на скамью, вылил из тарелки остаток пшенной каши. Котенок пофыркал и стал есть.
— Ишь, ирод, — заныла Агафья, — людям нечего жрать, а этот скоту кашу скармливает!
— А ну, покажи зверя, — сказал мальчик. — Тебя как звать?
Я назвал себя.
— А тебя?
— Соколок. Прозвище… Ничего будет котишка. Приспособил бы птиц ловить — горя бы не знал…
— Выдумываешь, — сказал я.
— А кто знает? Может, и научится. Собака — она тоже сначала дура.
Соколок нежно и с любопытством погладил котенка.
— Запри их куда, а то кашу съели и сбегут, — сказала Агафья. — Такое чертово племя — не приведи господь.
— Замолчи, сука, — сказал Соколок. — А то я тебя пырну, язык проглотишь.
— Сбегут — помрут с голоду, — громко, в назидание, сказал наш конвоир. Доел и облизал ложку.
— Пошагали, гвардия, — сказал он и запер нас в соседней комнате. В ней стояла оттоманка с вырванными пружинами и детская коляска — гужевой транспорт тех лет. Окно выходило в сад.