Орудийные расчёты подтаскивали пушки повыше; раненые с помощью товарищей перебирались подальше от воды.
Карякин сидел у крохотного костёрчика, подкладывая камышинки в чадящий огонь. У другого такого же костра, всего шагах в пяти, Некрасов сушил футляр своей кинокамеры.
— Некрасов! Иди сюда, — позвал Карякин. — Иди, тебе говорят! Дело есть.
Андрей неохотно встал и перешёл к его костру.
— Нам тут жизни осталось всего ничего, — сказал Карякин, жмурясь от дыма. — Как рассветёт, они осмелятся, пойдут в наступление… И всем нам крышка..
Андрей молча ждал продолжения.
— Ты говорил, память у тебя… как это… запоминальная, что ли?
— Феноменальная, — поправил Андрей.
— Во-во… Ты дорогу запомнил? Мог бы назад дойти, к нашим?
— Вброд?.. Наверное, смог бы, — хмуро сказал Андрей. — Там вехи есть кое-где.
— Тогда выручай. Иди к нашим, объясни: так и так, пропадают красные герои… Сидят в мокром неудобстве, смерти ждут…
Андрей задумался. Карякин, видя это, добавил просительно:
— Дело рисковое, я понимаю… Но и ты пойми — надо!
— Я не о том, — отмахнулся Андрей. — Тут на одной подводе был полевой телефон. И катушки тоже, я видел… Дай мне человек двадцать, я тебе линию протяну. Будет связь.
— Дам! — обрадовался Карякин. — Действуй!
Андрей встал. Карякин тоже.
— Андрей! — попросил он. — Давай помиримся?.. На прощанье?
— Ну давай, — пожал плечами Андрей.
— Нет! Чтоб чин чином! — засуетился Карякин. — Ручки друг дружке пожмём… И вообще…
— Ладно, — усмехнулся Некрасов. — Держи пять.
И они пожали друг другу руки.
Сиваш
8 ноября. 7 час. 30 мин
На нашем берегу, в том месте, откуда штурмовая колонна начинала свой ночной поход, по-прежнему горели костры. Почти у самых костров плескалась вернувшаяся в залив вода. На берегу стояли, ждали приказа готовые к отправке отряды. Но приказа всё не было.
Возле штабных автомобилей — теперь их стало уже четыре — собралось всё начальство.
— Ну что ты с ней будешь делать! — ругался начдив 61-й. — Прёт и прёт, окаянная… Товарищ командарм! Моё предложение — идти прямо по воде… Может, брод найдём… Хотите — первым пойду!
Он закашлялся, заслоняя губы костистым кулаком.
Командарм молчал, с ненавистью разглядывая карту: адъютант разложил её на крыле «фиата» и для удобства подсвечивал фонарём.
Вдруг бойцы на берегу задвигались, удивлённо загалдели.
Начальство повернулось на шум, а шофёр «фиата» посветил фарами. Пучок жёлтого света лёг на Сиваш, и все увидели, что к берегу бредёт, по пояс в воде, человек.
Это был Некрасов. Он шёл, еле переставляя ноги, мокрый, весь зашлёпанный грязью, с камерой за спиной и со штативом на плече.
Когда Андрей подошёл ближе, стало видно, что он тянет за собой телефонный провод. К нему бросились, подхватили шнур, помогли вылезть на бугор к командарму.
Скинув на землю штатив и камеру, Андрей с трудом разогнулся и доложил:
— Товарищ командарм! Я с Литовского… Пока держимся. Ждём подкреплений… Очень ждём.
Командарм смотрел на него с уважением и даже с испугом.
— Как вам удалось пройти? — спросил он совсем не по-военному.
— Прошли… Нас двадцать человек.
— А где же остальные?
— Там. — Андрей показал в темноту. — Держат телефонный провод. Вешек не хватило…
— Понятно, — сказал командарм. — Спасибо, товарищ.
И он отвернулся от Некрасова.
Связисты на берегу уже приладили провод к ящику полевого телефона. Командарм секунду подумал, потом сказал адъютанту:
— Передай на Литовский: держаться до конца, держаться любой ценой. Подкрепление будет! — Он нашёл глазами начальника штаба. — Приказываю: форсировать Сиваш силами восьмой кавбригады, отдельной кавбригады, третьей кавдивизии… Брод есть, трасса точно обозначена телефонным проводом — кавалерия пройдёт!..
…Некрасов сидел на земле, закрыв глаза, привалившись к колесу автомобиля.
— Некрасов! — громко сказал над ним начдив 61-й. — Иди, милый, отдыхай!..
Андрей открыл глаза и тяжело встал.
— Разрешите вернуться на Литовский?
— Смотри, какой бедовый!.. Говорят тебе — иди спать!
Недалеко от них связист кричал в трубку телефона:
— Литовский!.. Литовский!.. Литовский!.. Слышу тебя!..
Отряды пехоты на берегу расступились, и в просеке между ними показалась кавалерия.
Безногий комбриг подбодрил мизинчиком усы и заорал во всё горло:
— Вот когда мне хорошо! Вот когда ножки не промочу!