Войска 25-й армии, имея приказ маршала К. А. Мерецкова, вышли к 38-й параллели.
Когда наши части вошли в Корею, был издан приказ, в котором разъяснялось наше отношение к корейскому народу:
«Красная Армия вступила в Северную Корею с целью разгрома японских захватчиков. Она не преследует цели введения своих порядков в Корее и приобретения корейской территории. Частная и общественная собственность в Северной Корее находится под защитой советских военных властей. Советское командование разрешило на территории Северной Кореи образование и деятельность всех антияпонских демократических партий, ставивших своей целью окончательное искоренение остатков японского империализма и укрепление начала демократизма и гражданских свобод»[8].
А вот что заявил американский генерал Макартур сразу же после высадки американских войск в Южной Корее 8 сентября 1945 года:
«Пользуясь верховной властью, данной мне, как верховному главнокомандующему сухопутными войсками американской армии на Тихом океане, настоящим устанавливаю военную администрацию на территории Кореи южнее 38-й параллели северной широты и над ее населением.
Следовательно, провозглашаю нижеследующие условия оккупации:
Все функции управления на территории Кореи, расположенной к югу от 38-й параллели северной широты, и на проживающее там население будут осуществляться ныне моей властью. Население должно безропотно подчиняться моим приказам, издающимся мной или по моему полномочию. Те, кто окажет сопротивление оккупационным войскам и нарушит порядок и безопасность, будут беспощадно и строго караться. В период военной администрации английский язык будет официальным языком, используемым во всех целях»[9].
Необычное задание
25 августа маршал К. А. Мерецков предупредил меня, что штаб армии должен к 1 сентября передислоцироваться в город Хамхын или Пхеньян. Я попросил маршала разрешить расположить штаб армии в Пхеньяне. Он с моей просьбой согласился и порекомендовал мне 26 августа вылететь в Пхеньян, чтобы присутствовать при разоружении 30-тысячного гарнизона японских войск в этом районе. Я отдал начальнику штаба В. А. Пеньковскому распоряжение о передислокации штаба из Яньцзи в Пхеньян, а сам с начальником оперативного отдела штаба армии полковником Ланиным и небольшой группой офицеров вылетел в Пхеньян.
Сидел в самолете и думал: что же ждет нас в Корее? Японские войска мы разоружили, но, наверно, на время придется забыть, что я командующий армией, и заняться вопросами, с которыми мне, военному человеку, никогда не приходилось иметь дело, — помогать корейскому народу налаживать мирную жизнь.
Самолет пошел на посадку, подрулил к аэровокзалу, который в то время находился около самого Пхеньяна. Из окна я увидел, что аэродром пустынен, только несколько наших офицеров торопятся к трапу.
И вдруг, будто по сигналу, многотысячная толпа корейцев устремилась на поле аэродрома. В руках у корейцев флаги, они машут ими, улыбаются, кричат приветственные слова.
Что делать? Сесть в машину и уехать? Нельзя. Скажет народ: вот тебе и командующий! Мы его так встречаем, а он мимо нас… Попросил я полковника Ланина открыть митинг. Он сказал несколько слов:
— Дорогие товарищи! В Пхеньян прибыл командующий 25-й армией, которая громила японцев и принесла вам свободу. Фамилия его Чистяков. Он воевал не только на востоке, но и на западе. Предоставляю ему слово.
Я тоже выступил коротко:
— Дорогие товарищи! Нас послала партия большевиков и Советское правительство освобождать Корею от японских захватчиков. Мы пришли к вам не как завоеватели, а как освободители. Мы не будем навязывать вам своих порядков. Отныне ваш народ — хозяин своей страны. Берите власть в руки и стройте новую жизнь.
После меня выступили представители от рабочих, от крестьян, коммунисты, члены других партий, и каждый рассказывал о тяжелой жизни корейского народа при японских колонизаторах. Люди благодарили нашу армию, говорили о вечной, нерушимой дружбе между корейским и советским народами.
После этого короткого митинга я в открытой машине отправился в гостиницу в Пхеньян. На протяжении всего пути улицы были заполнены народом, машину забрасывали цветами, корейцы скандировали: «Мансе! Мансе!»
В гостинице привел я себя в порядок и попросил Ланина вызвать ко мне генерал-лейтенанта японской армии Такенато, бывшего начальника пхеньянского гарнизона.