Глубина плацдарма на правом берегу колебалась от полукилометра до двенадцати — шестнадцати километров. Поскольку правый берег был голым, открытым, он хорошо просматривался и с земли, и с воздуха. Много неприятностей доставляли нам балки, которыми он был изрезан. Зимой их заносил снег, и это представляло большую опасность для техники. Водитель мог не заметить углубления, провалиться в него с машиной, и тогда, как говорится, пиши пропало.
Левый берег Дона отлогий и с правого, который занимал противник, хорошо просматривался на большую глубину, но там шла полоса леса, где можно было скрытно сосредоточить войска, замаскировать их. Однако затрудняло дело то, что эта полоса была узкой и уже ближайшие войсковые тылы располагались на сыпучем песке. Сколько же труда, сил стоило провести по нему машины, груженные боеприпасами, продовольствием! Если по грунтовой дороге машина идет двадцать — тридцать километров в час, то тут еле-еле проползала, расходуя огромное количество горючего, пять-шесть километров. Надо учесть и то, что передвигаться можно было только ночью и с погашенными фарами. Очень много времени и сил потратили мы тогда на создание колейных бревенчатых дорог. Красноармейцы окрестили дорогу в настил «малярийкой». И правда, едешь по бревнам, уложенным поперек, трясет покрепче, чем в лихорадке.
Нужно отдать должное местному населению. Как оно нам помогало в строительстве и ремонте этих дорог!
Когда я увидел, как много пришло на помощь саперам женщин, подростков, удивился и спросил у генерала Кулинича:
— Откуда столько народу? Он ответил:
— В большинстве это эвакуированные горожанки с детьми. Многие тут из Прибалтики, Белоруссии, Украины. И они и местное население помогают нам с большим желанием.
Пройдя всю войну и форсировав немало рек, я могу сказать, что войскам нашей армии никогда не приходилось так тяжело переправляться через водную преграду, как через Дон в ноябре и декабре 1942 года.
Поздней осенью нельзя организовать переправу ни по-летнему, то есть мостами и паромами, ни по-зимнему, так как река еще не замерзла полностью. Лед не мог выдержать не только технику, но и человека. Чтобы построить мост через Дон, ширина которого достигала ста двадцати метров, или провести паром, приходилось вырубать лед. В некоторых же местах, наоборот, намораживали лед, то есть клали сучья, солому, заливали их водой, лед утолщался, и по нему тогда переправляли машины.
Беспримерен подвиг саперов! Люди гибли от пуль и осколков, тонули, но продолжали упорно трудиться, невзирая на обстрелы и бомбежку.
Сосредоточение войск и техники на плацдарме на правом берегу Дона в последние дни перед наступлением было таким плотным, что каждый вражеский снаряд, мина, бомба, упавшие в этом районе, обязательно поразили бы какую-то цель.
Не раз вспоминал я тогда разговор с Г. К. Жуковым, который, заслушав мое решение о том, что за три дня к утру 19 ноября мы сосредоточим войска на плацдарме правого берега, спросил меня:
— Уверены ли вы, как командарм, что противник не обнаружит вашего сосредоточения?
Трудно было ответить на этот вопрос, но я доложил:
— Мы приняли все меры для маскировки войск на правом берегу.
Доложил я ему о том, что обстреливаем отдельные самолеты противника столько же, сколько и раньше, и ведем огонь с левого берега Дона, хотя тогда уже целая зенитная дивизия была расположена на правом берегу. В лесу, в старом русле Дона, мы закопали танки, замаскировали их. Целые дни над нашим расположением летают самолеты-разведчики, фотографируя местность, и если мы обнаруживали малейшие элементы демаскировки, сразу же ликвидировали их, делали маскировку более тщательно.
Г. К. Жуков сказал мне:
— Учтите, товарищ Чистяков, если противник обнаружит ваше сосредоточение, он будет авиацией день и ночь бомбить и не только нанесет вам очень большой урон в людях и технике, не только сорвет планы вашей армии, но и всю операцию, задуманную Ставкой Верховного Главнокомандования.
Я доложил:
— Все это я прекрасно понимаю, но у меня нет другого выхода. Мы не сможем переправить за одну ночь войска с левого берега на правый и к тому же вывести их в исходное положение для наступления.
Г. К. Жуков подумал, подумал, посмотрел на карту, на меня и вздохнул:
— Да, положение у вас очень трудное, и если ты родился в сорочке, все будет хорошо. Но ведь немец может тебя тут разбахать, если учует, сколько тут собралось силы, и побежишь ты от него в одной рубашке…
Потом улыбнулся и добавил:
— Но может быть, противник учтет, что ты молодой командарм, и, чтобы не портить тебе карьеру, пощадит на этот случай.