Запомни же твердо, красноармеец: на обновку до победы надежда плоха.
Как ты ни плохо одет и обут, а все же ты одет и обут лучше других. Рабочий и крестьянин страдают хуже твоего. Все, что у нас есть, мы отдаем первым делом Красной Армии.
Береги же то, что у тебя есть.
Чини старательно каждую прореху. Помни, что приходится класть заплату на заплату.
Не бросай ничего, рваное отдавай в цейхгауз. Всякая тряпка, всякий отрезок кожи пригодятся: мы научились по нужде всякому хламу находить полезное применение. Помни, что бережешь свое, помни, что бережешь последнее».
Так вот лежишь в этой одежонке ночью в окопе — дождь, весь промокнешь, к утру шинель замерзнет, трясешься и думаешь: хорошо бы к деду сейчас на печку забраться!
Но что интересно и о чем сейчас вспоминаешь с особой гордостью: никто в то время не жаловался, что тяжело, трудно. Я объясняю это отчасти тем, что мы, деревенские и рабочие парни, всегда жили в полуголоде, но главное, конечно, велика была наша вера в необходимость защиты завоеваний Советской власти. К тому времени мы уже знали, что белые возвращали землю помещикам, заводы и фабрики капиталистам и зверски расправлялись с крестьянами и рабочими, которые посмели отобрать их собственность: карательные экспедиции устраивали, массовые порки крестьян, расстрелы рабочих. Беляки думали этим устрашить трудящихся, но достигали обратного.
Особенно жестоко белые относились к красноармейцам добровольческих полков. Как правило, плена для них не было. Их расстреливали на месте, а иногда, вырезав на груди и на спине красные звезды, отсылали обратно, рассчитывая этим запугать нас. Однако это вызывало еще больший гнев, ненависть, а у более малодушных просто и страх попасть в плен. Поэтому все красноармейцы дрались с большим ожесточением.
В феврале срок нашего пребывания в армии истек. Добровольцев записывали только на десять месяцев. Комиссар день в день собрал на митинг и сказал:
— Ну что ж, добровольцы, срок ваш кончился. Вы, конечно, можете уходить по домам. Спасибо за службу. Но кто понимает, что родная рабоче-крестьянская власть все еще находится в опасности и требует защиты, может остаться. Прошу поднять руки, кто согласен остаться.
В секунду — лес рук!!!
Не было среди нас ни одного человека, который бы пожелал вернуться домой!
В то время очень велика была роль комиссаров. Как правило, были они из рабочих или из солдат, прошедших серьезную политическую закалку. К этому времени мы уже знали о Ленине, о его речах, письмах, статьях в газетах, где разъяснялись политика Советской власти, положение в стране, наши задачи. Каждое ленинское слово находило в нашей душе полный отклик. Вернуться домой значило бы предать наших отцов, матерей, сестер, кинуть их на милость мировой буржуазии. Да и самим ведь очень хотелось хорошей жизни. Она у нас связана была только с Советской властью. Одним словом, было за что сражаться со «стоголовым гадом белогвардейщины».
За время службы красноармейцы очень сдружились, стали понимать, какая это великая сила — солдатская выручка, привыкли последнее делить между собой. Мы научились по-настоящему дорожить своим командиром, в бою познав, как велика его роль и для победы, и для сохранения собственных наших жизней.
В марте полк под Гундоровкой вел особенно серьезные бои с бандами Краснова. К тому времени я был уже довольно опытным пулеметчиком, поверил в сокрушающую силу своего оружия.
Пулемет «максим» в гражданскую войну по праву был овеян легендами. В самом деле, один «максим» в те годы мог задержать и задерживал наступление отряда в несколько сот человек.
Бывало, скачет кавалерия, сверкают на солнце клинки, но лошади не добегают до пулеметчика сто — сто пятьдесят метров, становятся на дыбки, не идут дальше, поворачивают или вертятся на месте: то ли боятся, то ли чувствуют смерть, видят огонь…
«Максим» делает в минуту четыреста — пятьсот выстрелов. Так что храбрый пулеметчик может нанести противнику большие потери.
Самый страшный враг пулеметчика — артиллерия.
В первом бою, когда лег я за пулемет, кричит мне Арсений Алексеевич:
— Огонь!
Протарахтел несколько минут, он подает другую команду:
— Хватит…
Понимаю, что артиллерия засекла меня и сейчас будет бить по тому месту, где пулемет, зная, что там залегла и цепь.
В Великую Отечественную войну пулемет «максим» сыграл немалую роль. Он бьет точнее автомата. На Курской дуге, когда я уже командовал 6-й гвардейской армией, был случай, когда пулеметчик (все его помощники были убиты), ведя прицельный огонь, уничтожил в балке до трехсот гитлеровцев.