Несмотря на то что много лет я занимался пулеметом, кончил специальную школу, но научиться отлично стрелять, к моему стыду, так и не смог. Бывали случаи только на «удовлетворительно», хотя из пистолета стрелял отлично и даже держал второе место в тридцатых годах по всей Красной Армии. Наверно, для каждого вида оружия нужна не только большая тренировка, но и особые склонности.
…Под Гундоровкой меня ранили и отправили в госпиталь, потом поехал в деревню долечиваться, но дома бабушка, отец, мачеха и я заболели тифом. Отправили меня в тяжелом состоянии в больницу Вознесенья. Сквозь забытье услышал, как врач сказал медицинской сестре:
— Этот готов. Выноси в мертвецкую.
Помню, что у меня не было сил сопротивляться. Подумал: часом раньше, часом позже, но, видно, конец. Однако сестра подошла ко мне и, наверно, почувствовала, что я не холодный, а, наоборот, чересчур горячий, принесла мокрую простыню, обернула меня в нее раз, другой, я и пришел в себя, стало мне легче, а потом дело пошло на поправку.
Пробыл я в деревне до сентября 1919 года и снова в полк. Оттуда меня отправили в Саратов на курсы красных командиров. Делалось тогда это без особых приготовлений. Наш старшина Бышев стал перед строем и сказал: «Кого буду выкликать, выходи с вещами строиться». Когда все вышли, скомандовал: «Направо шагом марш!»
На курсах меня зачислили в пулеметную школу. Поскольку «максим» я знал, пострелял из него достаточно, направили не в роту «максимистов», а в роту «кольтистов» — изучать пулемет «кольт».
Общевойсковых командиров в этой школе готовили шесть месяцев, пулеметчиков — десять, а артиллеристов — год.
В Саратове мы поучились недолго — школу нашу перевели в Новочеркасск. Поскольку железнодорожный транспорт был перегружен, пошли мы в Новочеркасск из Саратова пешком, а это ни много ни мало около восьмисот километров!
Хорошо шли! Был такой приказ: в каждом селе или хуторе — винтовки «на плечо» и обязательно с песней. Идем, пятьсот — шестьсот парней, будто и не устали, девушки смотрят, улыбаются…
Правда, был тут непредвиденный случай. В Ростовской области около станицы Витякинской есть хутор Красновка. Я, когда в нем и позже бывал, всегда улыбался: «Пропади ты пропадом!» Дело в том, что этот хутор растянулся вдоль реки на двадцать пять километров. А приказ есть приказ. Вот и надо было идти двадцать пять километров с песней, держать винтовку в положении «на плечо». Попотели мы тогда изрядно, но, правда, никто не роптал. Кто ж думал, что может быть такой хутор!
В училище была исключительно высокая дисциплина. За все время моего обучения не помню, чтобы было хоть одно нарушение или ЧП. Занимались мы по десять часов в день: восемь часов военной и два общеобразовательной подготовки каждый день и один раз в неделю два часа танцы, тоже как обязательный предмет обучения.
Сейчас кажется даже чудным: кругом война, голод, разруха, а будущих красных командиров, которые не сегодня завтра отправятся сражаться с белыми, учат бальным танцам по всем правилам хореографии. Учил танцам нас старичок, который потрясал всех тем, что, постелив себе на лысину носовой платок, поставив на него полный стакан воды, танцевал гордо, плавно. При этом хоть бы раз капля пролилась!
На курсах уделяли много внимания военной выправке. Дело тут не в фасоне, выправка придавала общую красоту человеку. Ну какой же ты краском, если ходишь опустив голову, согнув плечи, волоча ноги! В этом смысле и сейчас в армии делается много: каждый знает, что после армии приходят ребята более подтянутыми, спортивными. К сожалению, проходит некоторое время и эта выправка порой исчезает. Такую память об армии следовало бы сохранить на всю жизнь…
Кроме старичка преподавала танцы женщина средних лет, красивая, строгая, изящная. Она водила нас на практику в медицинское училище, которое находилось как раз против нашей школы. Учились там больше девушки. Однажды, как всегда, пришли мы туда на танцы. Мне уже давно нравилась одна девушка, и я по всем правилам, которые вдолбил нам старичок, пригласил ее на вальс. В этот вечер она казалась мне особенно красивой. На ней было новое белое шелковое платье чуть ли не до полу. Во время вальса ко мне вдруг подходит наш дежурный, извиняется перед девушкой и говорит, что меня требует к себе преподавательница танцев.
Я подошел к ней, она смотрит в сторону.
— Товарищ курсант Чистяков, вы в хорошем обществе танцевать не можете. Вы свободны…
Повернулся я и ушел, не понимая, в чем дело, и, конечно, очень расстроился.
Наутро вызывает меня к себе наш командир роты, бывший штабс-капитан старой армии.