Сильно припадая на левую ногу, девушка сделала несколько шажков прямо по клавиатуре, а потом вдруг присела на клавишу «пробел».
— Все, Дюймовочка, на своём на месте… А где же ты, Джерри? — прошептала она и разревелась в голос.
Несколько озадаченный Марк топтался перед ней, понимая, что сейчас ему ничего не надо делать, всё должно уладится само собой. Дюймовочка раскачивалась на клавише, зажмурив глаза, сморщив всё личико, тоненько подвывая и всхлипывая. Безобразный рубец яркой розовой полосой рассекал её правую щеку. Слезы одна за другой стекали у Дюймовочки из-под ресниц и капали на голубенькие брючки, оставляя на них темные пятнышки. Какая же тоска и боль сквозила в этом плаче! Марк вздохнул, чувствуя, что жалость к этой кукле проснулась в нем, как тогда в «Перепутье», с новой силой.
Постепенно Дюймовочка затихла. Открыла глаза, обвела взглядом всю каюту, покачала головкой.
— Ушло… — выдохнула она, затем голос её налился силой и она почти что властно проговорила: — Дай мне платок и принеси умыться!.. А теперь покажи мне свой корабль!
Пилот обошел с ней весь «Сполох»: камбуз, склад, двигательный отсек, бортовой компьютер, систему силовой защиты, боевую рубку, капитанскую рубку управления. Оставался всего один отсек. Он остановился перед его закрытой дверью, так и не услышав ни слова от Дюймовочки в ответ на все свои пояснения:
— Ну, куклёнок, вот тут тебе точно должно понравиться. Добро пожаловать в Зал славы!
Он нажал кнопку, дверь плавно отъехала вбок. Это был самый большой отсек на корабле, шагов 30 в ширину и 20 шагов в длину. По его периметру, под верхней переборкой были прикреплены страшные морды не то чудовищ, не то каких-то зверей. Рогатые, шипастые, клыкастые, зубастые; покрытые жесткой щетиной или гладкой шерстью, толстой чешуей или закованные в панцирь; с одним языком в разинутой пасти, с двумя, вовсе без языка; одноглазые, двуглазые, десятиглазые…
— Так, гляди, какие красавцы! — гордо кивнул на эти образины Марк. — Это — кутява с планеты Ра. Вот рыло партосского гнусавого штыра. Обрати внимание на этого молодчика: глюк чесночный, собственной персоной. Квазбальвончик с Ареса. А вот и моя гордость: эолана! Разве не чудо?
— Чудо, — негромко произнесла Дюймовочка. — Поднеси меня к ней.
Марк двинулся было к эолане, но тут вдруг понял, что девушка не слушала его и даже ни разу не взглянула на всю эту жутковатую экспозицию. Все её внимание приковала к себе большая картина на противоположной от двери переборке, повешенная над старым охотничьим карабином. На размытом голубоватом возвышении, которое можно было принять как за колонию плесени, так и за гору, на фоне чего-то желтого и клубящегося было грубыми мазками серого и голубого намалевано нечто отдаленно напоминавшее расфуфырившуюся драную кошку с лошадиной гривой, из уродливо вытянутой клыкастой головы которой вырывался светло-лиловый конический луч, упирающийся у самого края холста в растопыренную человеческую пятерню со скрюченными пальцами.
— Стой, не подходи ближе. Вот — в самый раз. Чудо… Чудо… Он весь здесь: одинокий, затравленный, несчастный…
— Кого ты имеешь в виду?
— Турланского вепра, гривастое чудо планеты…
— Турланский вепр — одинокий и несчастный?? Он же… Эй, подожди-ка! Как ты в эдакой мазне распознала вепра? Это же дрыбудан с Берша.
— Не шути, пожалуйста. Это турланский вепр, ты специально картину с ним повесил в центре, она здесь главная.
— Главное здесь то, что висит под ней. Хотя… — Марк пристально, словно видел её в первый раз, посмотрел на картину. Губы плотно сомкнулись и превратились в полоску, нижняя челюсть хищно подалась вперёд.
— Да, так. Турланский вепр. Кошмар экспедиций. Мой сон. Моя явь. Мое стремление. Вожделение жизни. Вепр! Я недаром повесил тут это плотно.
Марк подошел к картине вплотную.
— Смотри, это подпись знаменитой принцессы До-Ми-Ре, — Марк указал пальцем на угол холста, где на пяти линейках были выведены три ноты. — Уж кто лучше её знал вепров? Символично — распростертая рука, беспомощно закрывающаяся от чудовища.
Дюймовочка еле заметно покачала головой:
— Эта рука убийцы. И вепра не убережет от неё даже лиловый луч.
В капитанской рубке свет был выключен. Мерцали мониторы, мягко светились и мигали десятки разноцветных кнопок. Изредка раздавался мелодичный голос бортового компьютера, рапортующего о состоянии корабля в полете. Впереди, прямо по курсу расстилалась звездная бездна, Вселенская чернота, освещённая мириадами солнц, припорошенная россыпью далеких галактик, размытая местами нежными пятнами туманностей. Холодный мир, растворивший в себе разумные цивилизации с их взлетами и падениями, войнами и эпидемиями, радостями и горестями бытия. Чёрный мир, наполненный планетами, мёртвыми, пустынными; планетами, на которых зарождалась жизнь, процветала и увядала. Вселенная поглощала и воплощала в себе всё это Бытие. Чем был для неё «Сполох», рассекавший сейчас её просторы?