— Лорд Пеллинор?
Взгляд у него и впрямь был змеиный. Возможно, в силу некой мутации, он обладал прозрачным сплошным третьим веком, позволяющим ему никогда не моргать. Форма лица у него тоже была незаурядная — выдающиеся горизонтально скулы, узкие челюсти и длинный с прямыми углами подбородок — все вместе складывалось в четкую букву «Т», наводящую на мысли о виселицах, распятиях или утрированных черепах в изображениях смерти с косой. Пеллинор едва пошевелился, а может, и это мне только примерещилось. Это был сухой желчный тип, слепленный из гигантских костей, узловатых сухожилий и пергаментной кожи. Редеющие длинные вьющиеся волосы цвета перца с обильной примесью соли змейками рассыпались по широким костлявым плечам.
У меня создалось впечатление, что, замерев в тишине, мы друг друга гипнотизируем. «Ты здесь и все еще дышишь только потому, что я тебе позволил, — говорил взгляд Пеллинора так отчетливо, что ему не нужен был для этого язык. — Но только попробуй вытворить что-нибудь не так! Я приду как мстящий камень, летящий из тьмы, и ты едва успеешь услышать свист!»
Наконец его губы зашевелились, и я услышал голос, одновременно глубокий и сухой, как скрип векового дуплистого дуба:
— Помни, пришедший. Чужой высшей волей ты явился, чужой высшей волей останешься, пока ее же велением не уйдешь, поздно или рано. Склоняюсь перед пославшими тебя, и во Их имя принимаю и признаю.
Он согнулся в поклоне, от которого веяло не меньшим угрюмым предостережением, чем от его глаз или слов, на миг коснулся коленом земли, выпрямился, и взял Тараниса под уздцы, переходя в роль смиренного конюха. Шло ему это примерно как волку овечья шкура. Но настроен он был совершенно серьезно. Как сама смерть, не терпящая легкомыслия.
— Аминь, — ответил я, не удержавшись.
Пеллинор малость покачнулся, будто получив прямой ответный удар. По меньшей мере, он был оскорблен в лучших чувствах. Конечно, он должен был уже слышать, что я не питаю должного отвращения к христианству, но все же… В таком контексте это звучало сущим кощунством, и не только в одни ворота. Каким-то чудом он сдержался и промолчал, не получив такого сигнала к действию как гром с ясного неба. Я тоже не настаивал на продолжении темы и просто весело соскочил с коня, с приятным чувством, будто оскорбил одновременно все религии, какие знал. Я помахал рукой и вся орава заполонила двор. Ей навстречу покатилась наконец и другая, куда более жидкая волна встречающих.
— Благодарю тебя, лорд Пеллинор, — сказал я примиряюще мягко застывшему каменному изваянию. — Ты был лучшим правителем этой земли, чем это, пожалуй, было возможно.
Пеллинор не принял мой реверанс.
— Если ты будешь плохим правителем, я убью тебя собственными руками, — проговорил он похоронно мрачным тоном, и бросил поводья какому-то полусогнутому типу, так и излучавшему желание угодить. — Пойдем, я покажу тебе все, что тебе нужно знать. Не оглядывайся. Кого ты ждешь? Няньку? Эти люди никуда не денутся. Им найдут место. Это дело слуг. Идем.
Я приподнял бровь, открыл было рот, не зная, то ли рассмеяться, то ли возмутиться, потом устремил на него взгляд, который отскочил от этого айсберга как горох от стенки, подавил намек на закипание и последовал за ним, убрав от греха подальше руки за спину. Экскурсия будет полезной, а его манеры вряд ли хоть когда-то бывают лучше.
Пеллинор протащил меня без особого интереса, будто дохлую крысу, по сырым галереям и полуразрушенным лестницам, то затаскивая на верхние площадки башен, с которых открывался масштабный вид земель, лежащих внизу как расстеленная карта, то увлекая вглубь земли в мрачно плесневеющие подземелья, ограничиваясь краткими и весьма сухими комментариями. Наставлений он не давал и давить идеями больше пока не пытался, сказав единожды, что мне следует зарубить на носу. На какое-то время он согласился остаться в Камелоте, чтобы вводить меня в курс дела, но дал понять, что не задержится надолго и лучше мне сразу прыгать в воду и учиться плавать самому.
— И вот что еще, — сказал он напоследок, буравя меня двумя бесцветными ледышками. — Мне никогда не нравился ваш род. Пендрагоны всегда все ставили с ног на голову и никогда ничего не оставляли в покое. Я надеялся, что все вы мертвы.
И что мне следовало сделать? Мило улыбнуться и сказать, что на самом деле все так и вышло?