— Марго, Марго! — повторил он и двинулся по коридору.
— Да-да, я здесь, — раздался ее спокойный голос.
— Что случилось, Марго? Почему ты до сих пор не легла?
Она столкнулась с ним — в коридоре было темно, — и, на мгновение коснувшись ее, он почувствовал, что она голая.
— Я лежала на солнце, — сказала она. — Как всегда по утрам.
— Но сейчас ночь, — воскликнул он, тяжело дыша. — Я не понимаю. Тут что-то не то. Я знаю, потому что нащупал стрелки часов. Сейчас половина второго.
— Глупости, сейчас половина седьмого и чудное солнечное утро. Будильник твой испорчен. Слишком часто трогаешь стрелки. Но позволь, как ты выбрался сюда?
— Марго, это правда, что утро? Ты говоришь правду?
Она вдруг подошла к нему вплотную, встала на цыпочки и обвила, как встарь, его шею.
— Хотя и утро, — сказала она тихо, — но если ты хочешь, если ты хочешь, милый… В виде большого исключения…
Это был для нее трудный шаг, но единственный правильный. Альбинус не успел обратить внимания на сырость воздуха, на то, что птицы еще не поют. Было только одно — буйное баснословное блаженство, после которого он сразу уснул и спал до полудня. Когда он проснулся, Марго выругала его за героический переход из окна в окно, еще пуще рассердилась, увидя его грустную улыбку, и ударила его по щеке.
Весь день он просидел в гостиной и вспоминал, какое это было счастье утром, и гадал, через сколько дней оно повторится. Вдруг, совершенно явственно, он услышал, как кто-то коротко откашлялся. Это не могла быть Марго. Он знал, что она на кухне.
— Кто тут? — спросил он.
Никто не ответил.
«Опять галлюцинация», — устало подумал Альбинус и вдруг понял, что именно его тревожило ночью, — да-да, вот эти странные звуки, которые он иногда слышит.
— Скажи, Марго, — обратился он к ней, когда она вернулась, — тут никого не бывает в доме, кроме Эмилии? Ты уверена?
— Дурак! — ответила она лаконично.
Но однажды возникшее подозрение уже не давало ему покоя. Он сидел весь день на одном месте, мрачно прислушиваясь.
Рекса это забавляло чрезвычайно, и, несмотря на то что Марго умоляла его быть осторожным, он не обращал на ее призывы никакого внимания. Раз, например, сидя в полуметре от Альбинуса, он стал искусно насвистывать, как иволга. Марго принуждена была Альбинусу объяснить, что птичка села на подоконник и поет.
— Прогони ее, — хмуро сказал Альбинус.
— Кыш, кыш, — сказала она, прикладывая ладонь к выпученным губам Рекса.
— Знаешь что, — через несколько дней сказал Альбинус, — мне бы хотелось как-нибудь покалякать с этой Эмилией. Мне нравятся ее пудинги.
— Совершенно исключено, — ответила Марго, — она глуха как пень и страшно боится тебя.
Минуты две Альбинус о чем-то напряженно думал.
— Не может быть, — проговорил он тихо и раздельно.
— Что, Альберт, не может быть?
— Ах, пустые мысли, — ответил он угрюмо, — пустые мысли.
— Вот что, Марго, — проговорил он минуту спустя. — Я ужасно оброс. Вели парикмахеру прийти из деревни.
— Лишнее, — сказала Марго. — Тебе очень идет борода.
Альбинусу показалось, что кто-то — не Марго, а как бы около Марго — тихо хихикнул.
37
Кто-то из сослуживцев[71] показал Полю в конторе номер «Берлинер цайтунг» с кратким описанием несчастного случая, и он тут же поехал домой, опасаясь, как бы Элизабет о нем не прочитала. Она, однако, газету не читала, хотя, как ни удивительно, именно данный номер газеты (которую они, как правило, не покупали) случайно оказался в доме. В тот же день Поль позвонил в полицейский участок Грасса и, приложив некоторые усилия, соединился с госпитальным доктором, который сообщил, что, хотя жизни Альбинуса не угрожает опасность, в результате аварии он ослеп. Как можно осторожнее Поль рассказал Элизабет об этом.
Простое обстоятельство помогло установить, по какому адресу Альбинус проживает в Швейцарии. Поль и его зять были клиентами одного и того же банка. Управляющий, давнишний его деловой партнер, показал чеки, с регулярной стремительностью поступавшие оттуда, и Поля поразило, какие несоразмерные суммы расходует Альбинус. Подпись его была подлинная, но какая-то неуверенная — в особенности в завитках букв, — и она жалостливо съезжала вниз, зато цифры были проставлены другой рукой — нахальной мужской рукой, обладавшей, похоже, напористостью и энергией. Во всей этой истории чувствовался какой-то слабый привкус мошенничества. Поль подумал, что такое странное впечатление возникает, наверное, оттого, что слепой подписывал чеки, зная суммы лишь с чужих слов, но не видя их. Странно было и то, сколь огромные суммы он запрашивал, — как будто то ли он, то ли кто-то еще безумно спешил выбрать как можно больше денег. А однажды поступил чек, оплачивать который уже было нечем.