Представляется рациональным последовать этому подходу для изучения творчества Гомера, в свете чего трагичность событий Илиады обусловлена драмой согрешившего человечества, оказавшегося в плену духов злобы поднебесных (Еф., 6, 12), бесов, которые наслаждаются тем, что сеют брань между людьми. По учению Православной Церкви бесы имеют тело, но более тонкое, эфирное по сравнению с человеческим, хотя и подобное видимому человеку, а также подобные чувства и недостатки (Лк., 11, 14). Они легко пересекают пространство (Деян., 8, 39; Мф., 4, 1-11; Иов 1, 7). Апостол Павел называет главу бесов - князем власти воздушной (Еф., 1, 2). Усилия бесов направлены на погубление как можно большего числа душ человеческих. В архаический период духи тьмы достаточно грубо и даже разнузданно развлекались, вовлекая человека в брань. С точки зрения христианского мировоззрения, в современную эпоху сатана действует скрыто, навеивая атеистически образованному обществу мысль, что разговоры о реальности духов тьмы - результат необразованности или болезни ума. Илиада, с этой точки зрения, выступает своеобразным документом о торжестве духов зла в мире людей, усилия которых не соотносимы по масштабам с результатами. Пафос поэмы Гомера свидетельствует не просто о насмешке или смехе, но о хохоте олимпийских богов (бесов), разжигающих героев на брань, подстрекающих на взаимоуничтожение…
Как относительно пифагорейцев, так и относительно Гомера встречаются догадки о причастности его к тайному знанию, не предназначенному к разглашению. Можно предположить, что Илиада - это форма поэтического разглашения тайны о власти олимпийских богов, смеющихся над человеком, за разглашение которой Гомер был наказан.
Иероним говорит, что, когда Пифагор сходил в Аид, он видел там, как за россказни о богах душа Гесиода стонет, прикованная к медному столбу, а душа Гомера повешена на дереве среди змей» (Диоген Лаэртский, 1986).
В работе «Насильственный смех и плач при мозговых поражениях» В.М.Бехтерев обратил внимание на то, «что в известных случаях мозговых параличей развивается беспричинный насильственный смех». «Так как в выражении эмоций, - писал В.М.Бехтерев согласно моим экспериментальным исследованиям (1885), играют роль зрительные бугры и принадлежащие им системы волокон, то очевидно, что такой симптом, как насильственный смех и плач, не может происходить без отношения к его проявлению систем зрительных бугров.
Вышеописанные случаи, как мне кажется, не совсем правильно называть спазмодическим или судорожным смехом, как делает Бриссо (Brissaud, 1894) и некоторые другие авторы, так как, в сущности, в этих случаях дело идет о смехе, который, правда, развивается с непреодолимой силой, которого больные удерживать не могут и при котором больные часто даже не могут указать определенно повода к смеху, но тем не менее они всегда определенно утверждают, что им «смешно».
Следовательно, здесь имеется налицо психический импульс, побуждающий к смеху, но нет лишь соответствующей задержки, и потому смех в этих случаях развивается при незначительнейшем поводе вопреки желанию больного, как навязчивое душевное состояние, подобно навязчивой эмоции».
Далее В.М.Бехтерев проводит дифференциальный диагноз между двумя видами патологического смеха: «Но от вышеуказанных состояний навязчивого или насильственного смеха следует, по моему мнению, отличать действительно спазмодический или судорожный смех. Под этим названием следует разуметь такой смех, который развивается без психических поводов, как настоящая судорога. Он действительно наблюдается иногда в более редких случаях эпилепсии в форме ауры при начале приступа. … Особенностью такого судорожного или спазмодического смеха, кроме отсутствия для него соответствующего психического импульса, служит также тот факт, что смех в этом случае сопутствует приступу эпилепсии и развивается в виде его предвестника, безразлично, будет ли дело идти о приступе большой или малой эпилепсии.