Мы потеряли три танка, куда-то исчез один бронеавтомобиль. Испанские десантники снова лезут на броню, а из-за ближнего холма выкатываются грузовики моторизованной пехоты и тянется змея кавалерийского строя. Я жду, пока группа снова соберется вместе. Долить бензин, проверить масло, дозарядить оружие и — вперед.
Вылетев на гребень холма, мы мчимся вниз, туда, где стоят палатки защитного цвета. Французский лагерь? Это хорошо, просто замечательно! Танки и бронеавтомобили уже окружили палаточный городок, теперь к нам подтягиваются мотопехота и конница. Странно, что никто не пытается оказать сопротивление или хотя бы бежать. Я откидываю крышку люка и вылезаю на башню. Вот в чем дело: это не лагерь, а полевой госпиталь. На палатках — белые прямоугольники с красными крестами.
К моему танку не спеша подходит крупный человек в очках с погонами подполковника французской армии. Он поднимает руку и обращается ко мне на ломаном русском:
— Это есть медицинский госпиталь. Мы есть находить под Красный Креста защита быть.
Его самоуверенность и напыщенность поражает. Когда-то, в гимназии, я изучал французский:
— Y-a-t-il les zouaves dans le hфpital? (В госпитале есть зуавы? (фр.))
Он смотрит на меня такими глазами, как если бы вдруг заговорил мой «два-шесть». Затем берет себя в руки и твердо отвечает:
— Это не имеет значения. Все раненые находятся под защитой Женевской конвенции. Здесь нет боеспособных комбатанов.
— Ошибаетесь, любезный. Возможно, вам еще не сообщили о судьбе русских и немецких пленных, попавших в руки вашим дикарям. По этому я полагаю, что на зуавов не распространяется действие конвенции. Равно как и на тех, кто оказывает этим выродкам любую помощь. В том числе — медицинскую.
Я поворачиваюсь к своим десантникам. От грузовиков уже торопится переводчик — лейтенант Хорес. Я указываю на военврача:
— Убрать! Обыскать госпиталь. Найденных зуавов или сенегальцев доставить ко мне!
Он козыряет и выкрикивает слова команды. Солдаты оттаскивают врача в сторону и идут по палаткам. Рядом со мной останавливается БА-20 из которого выпрыгивает командир разведвзвода поручик Ковалев.
— Господин капитан, разрешите помочь испанским соратникам. За Волохова посчитаться…
Я киваю, и вскоре к испанцам присоединяются мои солдаты и офицеры. Хлопают несколько выстрелов, короткий женский визг… Француз рвется ко мне и выкрикивает:
— Вы ответите за это беззаконие! Цивилизованный человек не смеет так поступать с беспомощными ранеными…
— Себя и своих раненых вы, конечно, причисляете к цивилизованным людям, доктор? — я злюсь и это, видимо, заметно. Да как смеет этот француз, этот неандерталец так говорить со мной? Перед глазами окровавленный кусок мяса, еще недавно бывший «мазочком». — А хотите убедиться в нецивилизованности и дикарстве ваших подопечных? — я поворачиваюсь к своим машинам: — Парни! А ну-ка, притащите-ка мне десяток ходячих или медперсонал!
Через минуту передо мной стоят полдесятка людей в повязках и четверо санитаров. Я вытаскиваю из кобуры пистолет.
— Щаденко! Достань-ка трос, будь столь любезен. Очень хорошо. Петельку на конце сделай. Вот так. — Я поворачиваюсь к построенным пленникам, — Жить хотите? Если да — возьмите своего начальника и повесьте-ка мне его, ну вот хоть на этом дереве. На размышление — минута. Потом начну убивать по одному, справа. Или слева.
Они колеблются. Ну, что же, они сами выбрали. С пяти метров трудно промахнуться. Один из санитаров валится на землю, истошно вопя и зажимая руками живот. Раз.
Остальные проворно хватают военврача и волокут к дереву. Он пытается вырываться, кричит, взывает к их мужеству и чести. О чем вы, доктор? Какое мужество может быть у этих галльских недочеловеков?
Они забрасывают трос на сук, надевают петлю на шею своего бывшего начальника и дружно тянут за свободный конец. Мне отвратительно смотреть на это. Господи! Почему ты допускаешь ТАКИХ людей до жизни на этом свете?
К моему танку волокут нескольких зуавов. Возможно, это просто смуглые французы, но мне не хочется разбираться. Я командую уложить их на землю. Затем приказываю Щаденко двигаться вперед так медленно, как только возможно. Он понимает меня. Мехвод Волохова был его земляком. Танк, буквально по сантиметрам ползет по куче из живых тел. Соратники! Тризна справляется по высшему разряду!