Стоячие часы с медным циферблатом меланхолически пробили одиннадцать, и все смолкли.
Работник встал, допил стакан и пожелал Лу Корригану доброй ночи.
Эвери встревоженно наблюдал за происходящим. Прекращение выпивки в положенный час не входило в число исконных ирландских добродетелей.
О’Кейси потащился за помощником фермера в переднюю комнату, где была парикмахерская. Эвери слышал, как они прощались под шум дождя, потом загромыхали задвигаемые засовы.
Назад О’Кейси не вернулся. Эвери чуть подвинулся в сторону и увидел, что парикмахер развалился в кожаном кресле, сбросив с него всякий хлам. В луче света от уличного фонаря блеснуло металлом ружье на его коленях.
Прокуренный бар вдруг показался вымершим. Клаустрофобия. Эвери вытер пот со лба. Он здесь, словно крыса в ловушке. В мозгу вихрем неслись какие-то слова, сердце начало давать перебои.
— Нравится комнатенка?
Голос Корригана нарушил его мысли, он расплескал пиво, с трудом выдавил беспокойную улыбку.
— Комната? Просто замечательная.
Американец вышел из-за стойки бара, явно тесноватой для такого верзилы. «Шестнадцать стоунов»,[4] — прикинул Эвери, широченные плечи, могучая грудь выпирает из красного жилета лесоруба. Вечный загар свидетельствует о долгих годах, проведенных под тропическим солнцем, которые на несколько лет состарили его грубоватое лицо. С седеющими, коротко подстриженными волосами он выглядит одногодком Эвери. Лет на сорок с хвостиком. «Что ж, некоторым наплевать на это», — подумал Макс.
— Теперь у нас два зала, — пояснил Лу Корриган. Бруклинский акцент причудливо смешивался у него с мягким ирландским провинциальным говором. — Я думал уломать О’Кейси открыть еще один к будущей летней ярмарке, да только парень, — он понизил голос, — настоящая задница.
— Отличная комната, — повторил Эвери.
На губах Корригана заиграла улыбка, но англичанин отметил, что суровые синие глаза не улыбаются.
— Ты выпивку пролил. Давай долью.
— Не стоит.
Американец отмел возражения взмахом руки и пошел со стаканом к стойке. Накачивая пиво, заметил:
— Местные не жалуют приезжих англичан, и те тут все время дергаются. Мне повезло — нас, янки, они любят.
Эвери решил, что нет смысла уклоняться от беседы. Время встречи со связником не оговорено.
— Я слышал, вы здешний уроженец?
— Точно, — ответил Корриган, возвращаясь с двумя стаканами. — Мы жили милях в двенадцати отсюда, пока мне не стукнуло восемь, когда предки мои эмигрировали. Я натурализованный гражданин добрых старых Соединенных Штатов Америки. — Верх снова взяло бруклинское произношение. — Стал наведываться сюда в восьмидесятых, порыбачить. Чувствую, хорошо на родной земле. Полтора года назад развелся, да и подумал — какого черта! — Он оглядел затхлый зальчик. — Устроился тут. Бизнес дохлый, но пойдет понемножку. Что-что, а выпивка ирландцу всегда нужна. Будь здоров!
Они чокнулись, и капли брызнули на газету, раскрытую на столе.
— Что думаешь? — вдруг спросил Корриган.
— Простите?
Огромная рука схватила газету.
— Про Саддама в Кувейте?
— Да ничего не думаю.
Это, конечно, была ложь. Он много думал, прикидывал, рассуждал. Вспоминал старые времена и старых друзей. Строил догадки, сбиваясь с толку. Но ложь легко срывалась с губ.
Если часто ее повторять, в конце концов сам начинаешь верить.
Корриган рассмеялся.
— Ну, вы, англичане, даете! Полмира воюет, а они об этом даже не думают. А еще называют американцев недоумками!
Эвери криво усмехнулся.
— Все, что я знаю, это как толкать машины на продажу.
— Твой бизнес — тачки?
— Импорт, экспорт, прокат, ремонт.
Американец снова захохотал.
— Самый ходовой товар. Колеса на втором месте после выпивки.
Замечание попало в точку. Визг покрышек на заднем дворе ни с чем нельзя было спутать. Стукнула дверца машины.
Сердце Эвери зачастило.
Американец поднялся, двигаясь очень проворно для своих габаритов. Откинул потрепанную бархатную портьеру в углу и отпер дверь. В комнату проник порыв ветра.
В дверях стоял человек в мокром черном плаще, с мокрыми гладкими волосами, с усталым бледным лицом. Его сгорбленную фигуру высвечивали фары остановившегося во дворе автомобиля, по крыше которого дождь барабанил так, что с капота текли потоки воды.
— Заходи, — коротко бросил Корриган.
Человек шагнул вперед, натащив на пол воды и грязи, беспокойно оглядел тускло освещенную комнату. Когда взгляд его остановился на Эвери, тонкие красные губы сложились не то в улыбку, не то в ухмылку. Он обернулся, махнул шоферу, и тот, погасив фары, заглушил мотор.