— Значит, людей по одному слову можно в расход пускать?
— Так уж по одному слову?
— А что, разве не так? Сорок шесть говорят одно, а какой-то гад лепит другое, и ему верят! Если так дальше пойдет, то скоро воевать некому будет! — не сдержался Петр… и пожалел о том, что сказал.
Синева в глазах Рязанцева сгустилась, губы сошлись в тугую складку, а пальцы сжались в кулаки. Петр поник и приготовился к потоку брани и угроз. Прошло мгновение, другое, и ставшую вдруг вязкой тишину нарушил голос особиста, в нем зазвучал металл:
— Говоришь, по одному слову и в расход? Если хочешь знать, то на тебя их — вагон и маленькая тележка, но ты-то живой!
— Пока.
— Брось, нечего раньше времени себя в покойники записывать! Там, — Рязанцев ткнул пальцем вверх, — тебя не ждут.
— Я-я-я?! Это Макеев…
— Дался тебе Макеев! Вот что, Петр, давай-ка виноватых искать не будем — неблагодарное это занятие. Но врага проморгать, на то ни Макеев, ни я не имеем права, такая наша служба.
— Понимаю, но когда сорок шесть говорят одно, а Макеев их херит какой-то вшивой бумажкой, как быть? — твердил свое Петр.
— Да что ты заладил: сорок шесть, да сорок шесть?!
— Другого ничего не остается, вы же не верите ни одному моему слову!
— Слово, конечно, к делу не пришьешь, но…
— Вот-вот! Выходит, у меня один выход: бежать к фрицам за справкой? И словечко же Макеев придумал — пособник! Тоже мне нашел…
— Стоп, Петр Иванович, не лезь в бутылку! — оборвал его Рязанцев и потребовал: — Давай договоримся: если хочешь, чтобы разговор получился, то запомни: первое — оценки своим подчиненным я как-нибудь сам дам, и второе — в контрразведке вшивых бумажек не бывает!
Петр потупился и невнятно пробормотал:
— Понял, товарищ капитан, но без вины виноватого во враги народа записать, это…
— Ну, хватит одно и то же! Сколько ты знал Струка?
— Струка-а-а?!
— Его.
— У-у-у, сволота, своими бы руками задушил! — и Петр яростно сверкнул глазами.
— Так сколько?
— Месяц, может, больше. Точно не скажу, не до того было. К отряду он прибился где-то под Житомиром.
— Ладно, это уже не столь важно. Что про него знаешь, только без эмоций, честно?
— Э-э-э… — замялся Петр — ненависть к предателю путала мысли — и, пожав плечами, ответил: — Боец как боец, ничем особенным не выделялся — обыкновенный!
— Вот-вот, обыкновенный. Но ты с ним месяц воевал и не раскусил, а от нас требуешь, чтобы мы в один миг с тобой разобрались, да еще, когда против тебя имеются прямые показания фашистского агента.
— Так он же, сволочь, набрехал!
— Но это еще надо доказать.
— И-и-и… доказали?! — голос Петра дрогнул.
— Проверяем, — свернул разговор Рязанцев и предложил: — Давай чайком побалуемся.
Петр не нашелся что ответить и, подозревая подвох, ловил каждое движение и каждый жест Рязанцева. Тот, лукаво улыбнувшись, спросил:
— Может, чего покрепче?
Тон, каким это было произнесено, а еще больше веселые зайчики, заскакавшие в глазах Рязанцева, сказали Петру больше всяких слов. С души словно свалился камень, теплая волна поднялась в груди, и из него вырвалось:
— С вами, товарищ капитан, выпью хоть уксус!
— Чего-чего? — переспросил Рязанцев и расхохотался.
Смеялся он искренне от души. В уголках глаз лучились морщинки, на щеках появились забавные ямочки, а лицо приобрело озорное ребячье выражение. Оно окончательно растопило лед настороженности, которую все еще испытывал Петр, и робкая улыбка появилась на его губах. Справившись со смехом, Рязанцев теплым взглядом прошелся по нему и многозначительно заметил:
— Не знаю, как там с уксусом, но крови фрицам мы, похоже, попьем. А пока предлагаю побаловаться чайком.
Встав из-за стола, он прошел к столику, потрогал рукой чайник — вода успела остыть, и, выглянув в коридор, окликнул:
— Володя?
— Я, Павел Андреевич! — отозвался дежурный.
— Куда комендант запропастился?
— Где-то здесь.
— Сказал ему про сахар и сухари?
— Да!
— Если сейчас не принесет, то потом себе сушить будет! И пусть прихватит чайник с кипятком, мой давно остыл.
— Сделаем, Павел Андреевич! — заверил дежурный.
Возвратившись к столу, Рязанцев пошутил:
— С моим комендантом, как бы твоим предложением, Петр Иванович, не пришлось воспользоваться — пить уксус, — и затем поинтересовался: — Небось голодный, а я тебя одним чаем потчевать собрался.