— Солдатик, ты ще жывый?
— Живой-живой, хозяйка, — откликнулся Петр.
— Пора исты! У мэни усэ готово, — позвала она к столу.
— Сейчас буду! — заверил ее Петр и, окатив себя водой, стал собираться.
По возвращении в хату, в горнице его ждали щедро накрытый стол и сама хозяйка. Он ее не узнал. Зинаида преобразилась на глазах. На вид ей было не больше сорока. Тонкие правильные черты лица ничуть не портил слегка курносый, задорно торчащий носик, черные как воронье крыло волосы пышными волнами ниспадали на плечи, крепко сбитая, с развитыми формами фигурка не поддалась возрасту. Изумление, написанное на лицо Петра, не укрылось от проницательного женского взгляда. Лукаво улыбнувшись, Зинаида певуче, с ударением на «г» произнесла:
— Та, чего ж вы стоите? Сидайте!
Петр перевел взгляд на стол. Над казанком с вареной картошкой вился ароматный парок. Рядом с ним на блюде лежала запеченная в духовке курица. Среди мисок с солеными огурцами и помидорами тускло отсвечивала бутыль самогона.
— Зинаида, ну зачем?! — воскликнул он.
— Хорошего человика зразу видно.
— Спасибо, но война же.
— Так шо ж типерича нэ жыты?
— Оно-то так, и все-таки… — замялся Петр, пробежался взглядом по горнице и, не заметив продуктов из загашников Пилипчука, потребовал:
— Зинаида, то, что принесли, выставляй на стол!
— Цэ же военнэ?
— Мы все военные: что на передовой, что в тылу. Забирай!
— Ни, як жэ можно?
— Можно! — отрезал Петр.
— Дякую! Дякую! — повторяла Зинаида и, от смущения, не зная, куда девать руки, затеребила пальцами поясок на кофте.
Петр приобнял ее за плечи и, усадив на табурет, сел напротив. Зинаида, оправившись от смущения, принялась хлопотать за столом, подкладывая ему в миску то картошку, то куски курицы, и при этом не забывала подливать в рюмки. То ли от усталости, то ли от крепкой самогонки Петр вскоре опьянел и уже с трудом помнил, как добрался до кровати, и, едва коснувшись головой подушки, уснул мертвецким сном. Не разбудили его ни грохот далекой бомбежки, ни голоса постояльцев Зинаиды. Впервые за последние пять месяцев он безмятежно провел ночь. Ранним утром его поднял на ноги помощник дежурного по Особому отделу. Быстро умывшись, побрившись и перекусив на ходу, Петр отправился на встречу с Рязанцевым.
Тот уже был в кабинете. На этот раз он был немногословен и деловит, коротко поздоровавшись, пригласил пройти к столу, на котором была развернута карта. Петр бросил на нее взгляд: в полосе обороны 6-й армии, по тылам гитлеровцев, замысловато петляла жирно прочерченная зеленая линия и выходила к расположению 417-го стрелкового полка. Она повторяла путь его отряда. Он вопросительно посмотрел на Рязанцева.
— Ты правильно понял, Петр Иванович, — подтвердил тот его догадку и затем спросил: — Хорошо помнишь маршрут?
— Какие-то участки — да, а какие-то — нет. Двигаться приходилось ночью.
— Понятно. Но зато прошли своими ножками и все видели своими глазами. Меня, а точнее командование армии, интересуют два участка, — и карандаш Рязанцева остановился на зеленом пятне — дубраве, а потом проследовал к голубому «блюдцу» — озеру.
— К сожалению, Павел Андреевич, — Петр развел руками и с горечью обронил, — я мало что могу сообщить. Но одно точно скажу: в дубраве фрицы стоят. Мои разведчики туда сунулись, напоролись на посты и еле ноги унесли.
— Что там?
— Гадать не стану. Дорога в дубраву свежая, хорошо накатана. И еще. Мои хлопцы слышали работу мощных моторов — танки или самоходки.
— О, уже кое-что! — оживился Рязанцев, и карандаш в его руке переместился к озеру.
— Там, на бывшей центральной усадьбе колхоза, румыны, пехота, — не дожидаясь вопроса, пояснил Петр.
— Румыны?! Пехота?
— Разведчики по форме и разговору догадались.
— М-да, дела! Теперь у меня появилось больше вопросов, чем ответов, — был озадачен Рязанцев. Описав круг по кабинету, он остановился перед Петром и спросил в лоб: — В разведку сходишь?
— Я-я-я?.. — Петр не нашелся что ответить.
Предложение Рязанцева стало для него полной неожиданностью. Всем своим существом Петр противился возвращению в тот бесконечный кошмар, что преследовал его последние пять месяцев. Он, встретившись взглядом с Рязанцевым, опустил голову.