Но Восточный фронт, словно ненасытный Молох, поглощал огромные, невиданные в истории людские и материальные ресурсы, и немецкие фермы, заводы и шахты испытывали громадную нужду в рабочей силе. Поэтому было решено мобилизовать русских рабочих (мужчин и женщин), несмотря на то, что такая мера помешала бы русским относиться к немцам как к своим избавителям.
План принудительного рекрутирования русских граждан был впервые выдвинут Германом Герингом в конце 1941 года. Выполнение его было поручено Фрицу Заукслю, министру труда Третьего рейха. Последовавшие за этим акции вылились в грубые облавы многих тысяч мужчин. Иногда их вылавливали поодиночке, иногда же немецкая полиция сажала в поезда, идущие в Германию, всех схваченных в церкви во время службы или у себя дома, или на рынке. Задержанные в таких облавах порой проводили по нескольку недель в разболтанных, старых, нетопленных вагонах, в товарняках с опечатанными дверьми и зарешеченными окнами. Их мучили голод, холод, болезни. Трупы часто по многу дней лежали рядом с живыми (в каждом вагоне — по шестьдесят человек), пока их не выбрасывали без всяких церемоний на насыпь.
Через несколько месяцев немецким властям пришлось отправить назад сто тысяч человек — они были настолько истощены, что не могли работать.
В самом Третьем рейхе люди содержались в ужасающих лагерях, очень похожих на те, что в более широких масштабах действовали в Советском Союзе.
Нацистская пропаганда изображала мобилизованных рабочих из Советского Союза эдакими жизнерадостными и примитивными подмастерьями, успешно работающими на германскую промышленность. Великолепно издававшийся журнал «Сигнал» печатал фотографии смеющихся, хорошо одетых у край н-ских девчат, осматривающих достопримечательности Берлина, Лейпцига или Кёльна.
Действительность выглядела совсем иначе. Условия жизни в лагерях были чудовищны. Из всех иностранных рабочих Третьего рейха русских кормили хуже всего, основу их рациона составлял хлеб из репы. В короткие часы отдыха, которые им разрешалось проводить за пределами лагеря, «остарбаитеры»[16] должны были носить унизительные нашивки расово неполноценных людей, им запрещалось ходить в кино, рестораны и другие общественные места. В довершение всего им возбранялось вступать в связь с немками.
Но еще хуже была судьба тех, кого по приказу Гиммлера отбирали для работы в концентрационных лагерях, в особенности в Освенциме и Бухенвальде. Около ста тысяч человек умерло в концлагерях от голода и побоев — и, возможно, им еще повезло, поскольку в секретном соглашении Гиммлера с министерством юстиции, касающемся судьбы этих «перемещенных лиц», не допускалось их возвращение на родину, дабы избежать утечки технической и экономической информации.
Но самым чудовищным — и здесь нацисты в очередной раз сходятся со своими советскими «коллегами» — было использование детского труда. Детей, начиная с десяти лет, насильно отправляли на заводы; дети жили почти в тех же условиях, что и все, и смертность среди них была не ниже, чем у взрослых.
Всего на принудительные работы было вывезено около 2,8 миллиона советских граждан, из них к концу войны около двух миллионов еще жили в Германии. Они составили подавляющее большинство огромного количества русских, освобожденных союзниками в 1945 году и попавших в руки «СМЕРШ».
Следующую по численности категорию составляют, вероятно, военнопленные, прошедшие через все ужасы плена и выжившие, а затем трудившиеся на предприятиях военно-промышленного комплекса германского рейха.
Третья категория, резко отличающаяся от двух первых, — это собственно беженцы.
Молниеносная скорость, с которой продвигались немецкие войска в первые дни и недели войны, разительный контраст между уровнем жизни в Советском Союзе и странах Европы, мстительное отношение советского правительства к гражданам, «запятнавшим себя» контактами с иностранцами, — эти и множество других соображений политического, экономического и личного свойства погнали тысячи советских граждан на Запад. Многие из тех, кто раньше имел нелады с властями или боялся вновь оказаться в руках НКВД или «СМЕРШ», воспользовались немецкой оккупацией для бегства из Советского Союза. Еще больше народу бежало или было вынуждено уйти, когда спала волна немецких побед. Тем, кто решил бы остаться, предстояло зачастую по нескольку дней или даже недель провести в прифронтовой полосе, в самом центре боев, на линии фронта, и крестьянские семьи, гонимые инстинктом самосохранения, грузили свой жалкий скарб на телеги и уходили проселками к Польше.