Ахимас раскрыл блокнот и изобразил готовность благоговейно записывать каждое драгоценное слово. Лукич приосанился, перешел на возвышенный стиль речи:
— Сегодня отдохновение намечено. Устали после маневров и железнодорожного путешествия. Никаких визитов, никаких званых вечеров и, упаси боже, не велено подпускать вашу братию. Адресов, депутаций тоже ни-ни. Ужин велено в гостиничной ресторации заказать, на половину девятого. Ежели хотите посмотреть — берите столик, пока не поздно. Но глазеть только издали и с вопросами не лезть.
Молитвенно приложив руку к груди, Ахимас сахарно осведомился:
— А каковы виды его высокопревосходительства на вечер?
Камердинер насупился:
— Не моего ума дело и тем более не вашего.
Отлично, подумал Ахимас. Деловые встречи у объекта начинаются завтра, а нынешний вечер, кажется, и в самом деле посвящается «отдохновению». Тут наши интересы совпадают.
Теперь следовало подготовить Ванду.
Она не подвела, ждала у себя на квартире и была одна. На Ахимаса взглянула как-то странно, будто ждала от него чего-то, но когда гость заговорил о деле, взгляд барышни стал скучающим.
— Договорились ведь, — небрежно обронила она. — Чего рассусоливать? Я, Коля, свое ремесло знаю.
Ахимас осмотрел комнату, являвшуюся одновременно гостиной и будуаром. Все было, как надо: цветы, свечи, фрукты. Себе певичка запасла шампанского, но не забыла и про бутылку «шато-икема», о чем была предупреждена накануне.
В бордовом платье с низким вырезом, обтянутой талией и будоражащим воображение турнюром[7], Ванда была умопомрачительно соблазнительна. Так-то оно так, но клюнет ли рыбина?
По рассуждению Ахимаса, должна была клюнуть.
1) Ни один нормальный, здоровый мужчина вандиного натиска не выдержит.
2) Если сведения верны, а до сих пор monsieur NN не подводил, Соболев не просто нормальный мужчина, но мужчина, который уже по меньшей мере месяц говеет.
3) Мадемуазель Ванда — тот же женский типаж, что минская пассия генерала, которой он делал предложение, но был отвергнут, а позднее и брошен.
В общем, пороховая мина готова. Однако для верности нужна и какая-нибудь искра.
— Что, Коля, лоб морщишь? Боишься, что не понравлюсь я твоему земляку? — спросила Ванда вроде бы с вызовом, но Ахимас уловил в тоне затаенное беспокойство. Любая раскрасавица и завзятая разбивательница сердец нуждается в постоянных подтверждениях своей неотразимости. В сердце всякой роковой женщины шевелится червячок, нашептывающий: а вдруг чары рассеялись, вдруг волшебство больше не повторится?
В зависимости от характера, женщину нужно либо уверить, что она всех милее, прекрасней и белее, либо, наоборот, пробудить в ней дух соревновательности. Ахимас был уверен, что Ванда относится ко второму типу.
— Видел его сегодня, — вздохнул он, глядя на певичку с сомнением. — Опасаюсь, не ошибся ли с подарком. У нас в Рязани Михаила Дмитриевича сердцеедом считают, а он уж больно серьезен. Вдруг ничего не выйдет? Вдруг не заинтересуется генерал нашим даром?
— Ну, это не твоя печаль, — сверкнула глазами Ванда. — Твое дело деньги платить. Принес?
Он молча положил на стол пачку.
Ванда взяла деньги, нарочно сделала вид, что пересчитывает.
— Все десять тысяч? То-то. — Она легонько стукнула Ахимаса пальчиком по носу. — Ты, Коля, не опасайся. Вы, мужчины, народец нехитрый. Не уйдет от меня твой герой. Скажи, он песни любит? Там у Дюссо в ресторане, кажется, роялино есть.
Вот оно, подумал Ахимас. Искра для мины.
— Да, любит. Больше всего романс «Рябина». Знаете такой?
Ванда задумалась, покачала головой.
— Нет, я русских песен мало пою, все больше европейские. Ну да не беда, сейчас отыщу.
Взяла с пианино песенник, полистала, нашла.
— Этот, что ли?
Пробежала пальцами по клавишам, помурлыкала без слов, потом вполголоса напела:
— Экая дрянь чувствительная. Герои — публика сентиментальная. — Она мельком оглянулась на Ахимаса. — Ты иди теперь. Схватит генерал ваш рязанский подарок, обеими руками уцепится.
Ахимас не уходил.
— Даме приходить в ресторан одной не положено. Как с этим быть?
Ванда страдальчески закатила глаза.
— Коля, я в твою торговлю парусиной не лезу, вот и ты в мою профессию не лезь.
Он постоял с минуту, слушая, как низкий, страстный голос изнывает от желания прильнуть к дубу. Потом тихо повернулся, пошел к двери.
7
Турню́р — модное в 1870—1880-х годах приспособление в виде подушечки, которая подкладывалась дамами сзади под платье ниже талии для придания пышности фигуре.