— Ты не хочешь рассказать, что тут творится? — спросила я.
Она усмехнулась, забралась с ногами на диван, положив подбородок на колени. Скрестила лодыжки, и ее длинные накрашенные ногти на ногах ткнулись в плед. В Лили все было красиво, включая ноги. Я поджала в туфлях свои неухоженные пальцы и вздохнула:
— Ну и?
— Ты вообще о чем? — переспросила Лили, скромно прикусив губу.
Я вытаращила глаза:
— Об Артуре, тебе и совместном завтраке.
Она опять чуть улыбнулась:
— Я бы сама хотела знать.
Я подняла бровь.
Она прижала колени к животу:
— В последнее время очень многое изменилось между нами. Я не могу объяснить. Мы почти целый год избегали друг друга. А потом в один прекрасный день месяца четыре назад он сам привез детей, а не прислал их с няней. Мы проговорили несколько часов. С тех пор мы проводим много времени вместе. Общаемся с детьми. Или даже без них.
— Ты ходишь на свидания к Артуру?
Она засмеялась:
— Можно и так сказать.
Я еле сдержалась, чтобы не сказать слова, готовые сорваться у меня с губ. Что-нибудь типа: «Ты в своем уме?» или «Не забывай, что этот парень хотел прикарманить все твои деньги» или «Артур — придурочный урод, который хорошо относится только к своей маме, и то потому, что хочет получить наследство».
— Это замечательно, — заявила я. — Послушай, Лили, а вот что касается банковских вкладов…
— Банковских вкладов? — она сколупнула кусочек отслоившегося лака с кукольного ногтя.
— Вкладов на банковский счет Хло.
— М-м-м… А что такое?
Я наклонилась вперед, чтобы попасть в ее поле зрения и отвлечь от столь внимательного изучения маникюра:
— Ты точно ничего не знаешь о них?
— Конечно, нет, — она выпрямилась и взглянула на меня. — К чему ты клонишь, Джулиет? Ты хочешь сказать, что я имею какое-то отношение к этим вкладам?
Может быть.
— Нет, нет. Естественно нет.
— Прекрасно, потому что очень не хочется думать, что ты меня подозреваешь. Ведь я наняла тебя, потому что ты моя подруга. Потому что я знаю, что могу тебе доверять.
Ее глаза были широко открыты, мальчишеское лицо изображало обиду, но все равно в голосе звучала легкая ирония.
Я решила не напоминать о том, что у меня моральные обязательства перед ее братом, а не перед ней, независимо от того, кто оплачивает мои чеки. Вместо этого перевела разговор на другую тему, также не очень приятную для нее:
— Ты можешь мне доверять. Конечно, можешь. Я бы хотела узнать больше о смерти твоей матери. Что еще ты помнишь?
— Я не буду говорить об этом, Джулиет. Для меня это слишком больно.
Я вздохнула:
— Точно? Я к тому, что это поможет связать все детали. Возможно, для Юпитера эти воспоминания тоже болезненные. Можно использовать это как один из аргументов для смягчения его вины.
Она покачала головой:
— Я не могу. Просто не могу.
Я перестала настаивать. Мы завершили беседу пустым разговором о школах — как близнецам нравится их эксклюзивный частный пансион, где голливудская элита искупает свою гражданскую вину перед обществом, поддерживая исключительно щедрую программу, по которой в классе одинаковое количество мест отдается белым детям богатых родителей, неграм и латиноамериканцам из нищих кварталов. Руби ходила в государственную школу недалеко от нашего дома. Это была приятная небольшая школа с хорошими учителями. В ней всего пять классов, и я прекрасно понимала, что в недалеком будущем нас также ждет частная школа. Скорее всего, нам не удастся попасть в школу, где учатся близнецы. Мы не относимся ни к очень известным, ни к очень бедным.
Через какое-то время симпатичная няня в брюках хаки привела девочек на ужин. Я не разрешила Руби остаться на ужин с близнецами — «Но у них шоколадный торт на десерт!» — и потащила ее в машину, чтобы через двадцать минут быть дома.
Руби продолжала хныкать, когда мы повернули на нашу улицу. Один раз я уже разрешила ей поспать, но в машине особо не выспишься, и я собиралась сразу уложить ее в постель. Подъезжая к нашему двору я повернула голову и собралась сказать, чтобы она замолчала. Вновь посмотрев на дорогу, я охнула. Резко надавила на тормоз, едва не задев черную спортивную машину, которая была припаркована носом к забору моего дома и загораживала дорогу. Ремень безопасности больно вонзился в шею и грудь, и я громко вскрикнула.
— Ты не ударилась, детка? — завопила я, останавливая машину. Отстегнула свой ремень, обернулась и дотронулась до Руби, удостовериться, что с ней все в порядке.
— Меня задушил ремень! — возмущенно заявила та.
— Где болит? — я нервно ощупала ее руки и плечи.
— Ничего не болит. Не люблю, когда меня душат.
Я еще раз ощупала ее, убеждая себя, что с ней ничего не случилось, и сказала:
— Подожди здесь.
Я выпрыгнула из машины и устремилась к припаркованному «ягуару», посмотреть, кто это перегородил мне дорогу. В нашем квартале нельзя ставить машины где попало. Я уже наклонилась, чтобы списать номер и сообщить в полицию, как стекло в окне опустилось, и мое возмущение сменилось удивлением.
Из окна смотрел бывший муж Лили, опираясь локтем на раму.
— Привет.
Его тихий голос больше походил на мурлыканье.
— Артур, ты с ума сошел? Ты чего остановился посреди дороги? Я чуть в тебя не въехала!
Он улыбнулся, и я ощутила, как по шее мурашки пробежали. Неожиданно он открыл дверь. Я сделала шаг назад и уперлась в передний бампер своей машины.
— У меня Руби на заднем сидении, — зачем-то сказала я. Он знал, что она там.
— Нам нужно поговорить.
Артур подошел и нажал мне на плечо. Я села на капот. Он убрал руку и сел рядом. Я сглотнула.
— Может, в дом зайдем? — предложила я, стараясь, чтобы голос звучал приветливо и дружелюбно. Взглянула на Руби. Хоть бы она сидела спокойно.
— Давай поговорим здесь.
Он говорил ровным и спокойным голосом, но по какой-то причине меня это напугало больше, чем если бы он кричал. Я плохо знала Артура. Они с Питером ходили на пару футбольных матчей, но я всегда проводила время с Лили наедине или с девочками. По правде говоря, не могу вспомнить, когда я воспринимала Артура и Лили как мужа и жену, кроме тех нескольких раз, когда он сопровождал ее на вечеринках. Их брак грозил закончиться разводом почти с того самого момента, как мы познакомились, хотя и продлился еще немного, прежде чем они об этом объявили. Артур всегда был любезен со мной. Лили, жалуясь на него, никогда не обвиняла его в жестокости. Почему же тогда я так нервничаю?
— Сейчас очень рано темнеет, — сказал Артур, оперся на локти и посмотрел в небо.
Я взглянула на него. Я что, сижу на капоте, чтобы трепаться о ерунде?
— Чего ты хочешь, Артур? Почему ты здесь?
Он не обернулся ко мне и продолжал смотреть в ночное небо.
— Твоя работа заключается в том, чтобы Юпитера не приговорили к смертной казни, так?
— Так.
— Тебе нужно найти свидетелей, которые подтвердят, что у него было трудное детство, что он был хорошим мальчиком и тому подобное?
— В общем да. Почему ты спрашиваешь? Мы все обсудили у Лили дома час назад.
Он улыбнулся, и сейчас на его лице читалась легкая угроза:
— Знаешь, тебе нужно просто заниматься своими делами.
— Что-что? — я отпрянула и уставилась на него.
— Делать свою работу. Разговаривать с людьми о Юпитере. О том, какой трудной была у него жизнь. О том, как его бросила мать. И так далее.
— Я это и делаю, Артур, — я было слезла с капота, но он протянул руку и удержал меня.
— Да. Занимайся только своими делами. Ничего больше касаться не нужно.
Его пальцы слегка сдавили мою руку. Я стряхнула их и встала.
— Чего — больше? — спросила я, открывая дверцу машины.
— Во всяком случае, не нужно посвящать в это Лили.
Это меня остановило. Я замерла, наполовину открыв дверцу, и взглянула на него: