Он нашел одеяло в сундуке из кедрового дерева на чердаке, куда вела лестница из верхнего этажа. Он проветрил его под вечерним солнцем и приготовил себе постель, свою старую постель. При свече (лампы и керосин принесут только завтра утром) он съел скромный ужин, сидя у самой печки в кресле-качалке своей матери.
Стояла тишина; было еще слишком холодно для сверчков и древесных лягушек. Он был один; даже мыши, которые всегда беспокоили его мать, давно уже покинули дом. Маркэнд услышал скрип качалки и встал. Мысль, что он сидел на ее месте, заставила его вздрогнуть, словно мать была здесь. Он смотрел на ее пустое кресло и чувствовал безмолвие мира; он знал, что в мире нет пустоты, нет безмолвия и нет отсутствия. Он радовался, что он здесь, сам не зная почему; радовался, как много лет тому назад, когда впервые обнял Элен. - Странная мысль! - Внезапно сон овладел им. Он услышал знакомый низкий голос матери: "Дэви, у тебя глаза слипаются. Иди спать".
Он взял свечу, пошел наверх; спал он без сновидений.
Взошедшее солнце ударило ему в лицо и заставило раскрыть глаза. Он лежал, взмокший от пота, чувствуя приятную расслабленность, под своим старым одеялом, в своей старой комнате. Ему захотелось выкупаться. Он сбросил пижаму и голый побежал на задний двор. Холодная трава смеялась его ногам, воздух, еще не прогретый солнцем, щипал тело; потребность ощутить прикосновение холодной воды исчезла в нем; ему захотелось солнца. Маркэнд разостлал одеяло и лег на него голый. Воздух и земля были холодные, но солнце приласкало его. Прикосновение солнечных лучей было чувственно; ему стало приятно, как женщине, которую любимые руки ласкают на неудобном ложе, и наслаждение пересиливает в ней чувство неудобства. Он вспомнил о работе, которая его ждет, оделся и не успел еще кончить завтрак, как от Хейта и Дейгана принесли заказанное им.
Десять дней Дэвид Маркэнд работал в доме - сначала медленно, отдыхая подолгу от непривычных усилий, потом все быстрее и увереннее, по мере того как к нему возвращались навыки проведенной в Клирдене юности, и все глубже погружаясь в эту чисто физическую жизнь. Он починил крышу; исправил навес над крыльцом и выкрасил его; заменил разбитое стекло новым; отремонтировал пристройку; аккуратно сложил дрова в сарае и приладил небольшой ящик для угля; провел трубу от колодца к кухонному насосу. Он навел порядок в чулане; тщательно выскреб и вымыл весь дом водой с мылом (это было самое трудное); проветрил погреб; выполол сорняки на крыльце и дорожке. Он выходил из дому, только когда ему нужно было купить что-нибудь, платил за все наличными и уносил покупки домой. Он ел простую пищу, чаще всего консервы, и спал без сновидений от ужина до завтрака.
Погода изменилась, стало холодно; два дня шел дождь, а потом целую неделю резкий северный ветер не давал проясниться небу. Он почти не замечал этого; окружающего не существовало; не существовало ни внутреннего мира, ни прошлого, с его неотступными воспоминаниями. Был человек, который работал головой и руками, приводя в порядок свой дом. Вот он проснулся, и теплое майское солнце, как в первый день, раскрыло ему глаза. Он лежал мигая, потревоженный и обласканный солнцем. Он сытно позавтракал - яйца, фрукты и кофе - и увидел, что работа почти кончена и дом приведен в порядок. В это утро он первый раз вышел на прогулку и пошел по тропинке, ведущей от его дома мимо каменоломен, к северу. Природа еще дремала; почки на кленах, крокусы, цветы кизила, даже фиалки, словно волшебные частицы солнца, висели в сырой полутьме леса. Потный и усталый, он возвратился домой. Лес не принял его, и ему было не по себе. Он пересмотрел запасы в своей кладовой - бобы, сардины, ветчина, хлеб - и в первый раз остался недоволен. Ему захотелось настоящего обеда. Пойти куда-нибудь. Но куда? Не в это же могильное заведение - "Обеды"? Может быть, к какому-нибудь фермеру поблизости?.. К Лоусону, который привез его в Клирден? У Лоусона к обеду, вероятно, пышки и свинина. Не то. К кому же еще? Он схватил свою шляпу и вышел на дорогу. Дом Горов, и над ним дымок, как песенка, вьющийся из трубы. Что стоит постучаться?
Миссис Гор отворила дверь.
- Войдите, - сказала она. Он тотчас же увидел, что она узнала его, и не захотел говорить об этом. Но она как будто ожидала его прихода. - Вы хотите пообедать? Будет готово через двадцать минут.
- Миссис Гор, как вы догадались?..
- Мы ведь соседи, не так ли? Долго ли молодой человек может довольствоваться собственной стряпней?
Снова он почувствовал себя мальчишкой. Когда ему было семнадцать лет, она говорила с ним, как с ребенком; теперь - как с юношей.
- Это очень мило с вашей стороны, миссис Гор. Через двадцать минут, вы говорите?
- Ну, скажем, через полчаса.
- Я прогуляюсь немного и вернусь сюда. Я хочу подняться на этот холм напротив. Я когда-то играл там...
Ее серые глаза стали жестче, но она не сказала ни слова.
Когда он возвратился, она сразу провела его в кухню, где стол был накрыт на двоих. На окнах висели чистые белые занавески, и сквозь них пробивалось солнце. Он поел очень вкусно: свинина с яблочной подливкой, печеный картофель, теплое молоко, ржаной хлеб, горячий пирог с изюмом. Она подала ему все, а потом села сама рядом с ним: они ели молча.
- Хотите еще чашку чаю?
- Миссис Гор, вы не представляете, как я вам благодарен!
Он не боялся, что она станет задавать ему вопросы, на которые трудно будет ответить: зачем он здесь? что он здесь делает? Ему было хорошо сидеть за столом напротив этой женщины, которая подымала глаза от своей тарелки только для того, чтобы взглянуть в его тарелку и подать ему еду. Сейчас, когда он осознал странное спокойствие, овладевшее им за этим чужим столом, ему стало не по себе. Он торопливо доел пирог, проглотил чай.
- Вы должны разрешить мне заплатить за это, миссис Гор.
- Вы придете еще?
- Конечно нет, если вы не позволите мне платить.
- Я буду ждать вас завтра к двенадцати. Довольно с вас и того, что завтрак и ужин придется готовить самому. Обед для вас всегда будет готов здесь. Платить можете в конце недели.