Начинает накрапывать дождик. Луна то показывается, то скрывается в тучах. Рюкзаки за плечами с каждым шагом все тяжелеют. Вес мешка и без того достигает двадцати и более килограммов, а на шее — автомат, на поясе — сумка с патронами.
Днем партизаны отсыпаются под защитой буков и ясеней. Костры не разводят, а горные буки и ясени не защищают от дождя, и сон беспокоен, несмотря на усталость.
К концу второго дня достигают шоссейной дороги. Она ведет на Зволен. Ниже дороги протекает быстрая речушка, берега которой скрыты в осиннике, а выше вздымается горный кряж, густо поросший буком, ясенем и грабом. Несколько сот метров тянется карниз, нависающий опасным козырьком над дорогой. Разведчики Грунтового доносят, что весь день на дороге не прекращается движение немецких автомашин с солдатами и боеприпасами. Ночью дорога затихает: немцы боятся партизан.
Агладзе загорается: прекрасное место для диверсии, утверждает он. Капитана поддерживает не только Данила Грунтовой, которому простительна юношеская горячность, но даже рассудительный Пражма. А Вануш Сукасьян, по совместительству взрывник, берется заложить на дороге мины.
— Полковник Асмолов не рекомендовал вступать в бои до прибытия в район назначения, — напоминает Волостнов.
— Мы не хотим упустить удобного случая, чтобы насолить фрицам. Ты понимаешь, старший лейтенант…
— Случай вообще подходящий, — соглашается начальник штаба. — Но мы можем навлечь на отряд облаву.
— Пока немцы разберутся, что к чему, пройдут сутки. А за это время можно далеко уйти, — замечает Грунтовой.
У Зорича тоже чешутся руки. Нажим усиливается.
— Согласись, Александр Пантелеймонович, что при самом оперативном решении немцы до ночи не успеют собраться с силами, — переходит его заместитель на дружеский тон. — Ты согласен?
— А ночью они в лес не сунутся, — уверяет Сукасьян.
Против этого ничего не скажешь. Зорич окидывает задумчивым взглядом партизанский бивак: после многочасового перехода людям нужен отдых. Агладзе догадывается о сомнениях командира отряда и начинает по пальцам считать, сколько ему нужно людей.
— Мне ведь немного нужно. Пожалуй, десяти хватит. Нет, даже восьми. — Он обращается за поддержкой к Пражме.
— Пожалуй, хватит, — подтверждает Франтишек.
Тогда командир отряда сдается:
— Э, была не была!
И начинается обсуждение операции в деталях.
— Один Сукасьян может и не справиться, — говорит Зорич. — Каждая минута дорога. Может быть, и Степового послать?
— Я готов, товарищ майор, — немедленно отзывается донецкий взрывник.
— Ишь, обрадовался! — усмехается Зорич.
— Мы с ним такой фейерверк устроим фрицам — чертям будет тошно! — говорит Сукасьян.
Волостнов советует взять миномет.
— Нужен ли? — сомневается Агладзе.
— Действовать надо наверняка. И пулемет возьмите, — поддерживает начальника штаба командир отряда.
— Ну что ж, можем пулемет взять…
Нестор возвращается к девчатам, находит свой рюкзак и долго ищет кусачки.
— Вы куда собираетесь? — слышит он приглушенный шепот.
Нестор вздрагивает, как от ожога: это голос Тани Кашириной.
— Я думал, вы спите…
— Ты скажешь, куда вы собираетесь?
Вануш отвечает за друга:
— Танюша, прикуси язычок.
— Дело тут одно, — говорит Нестор. — Спи!
В эту минуту ему хочется сказать ей что-нибудь ласковое. Но он боится, что Таня ответит насмешкой. Да и присутствие Вануша стесняет.
— Спи! — сердито повторяет Нестор. — Видишь, рассветает…
И Таня замолкает. Однако он чувствует на себе ее взгляд, уверен, что она смотрит на него.
Согнувшись под тяжестью взрывчатки, Нестор осторожно ступает вслед за Ванушем. Впереди идут Агладзе и Пражма, увешанные гранатами и с автоматами в руках, за ними Алоиз Ковач с минометом на плече, а на флангах, немного впереди, — Грунтовой с двумя разведчиками. В одном из них Нестор узнает рябого Свидоника, а в другом — Студента. Это партизанская кличка Володи Степанова. В его внешности есть что-то от студентов, какими изображали их старые художники: открытое русское лицо, гладко зачесанные назад светлые волосы, очки в золотой оправе. Он слегка заикается, что еще больше усиливает застенчивость, которая кажется странной и немного даже смешной у этого рослого и храброго юноши.
Партизаны осторожно пробираются на край карниза и залегают в зарослях орешника. Внизу поблескивает неширокая лента влажного асфальта, по краям дороги белеют столбики. Тихо. С ветвей орешника тяжело падают за ворот холодные капли. Партизаны не ощущают холода, сырости, будто отрешены от жизни.