Макрон поднял подбородок и вызывающе посмотрел в ответ, делая все возможное, чтобы мужественно и достойно встретить свой конец. Сердце его исполнилось печали от воспоминаний о Парвии, Аполлонии и всех товарищах, которые погибли, защищая свои дома. Он даже почувствовал грусть от потери Кассия за его яростную преданность и безусловную привязанность к тем, кто его принял в свою семью. Его чувства сменились тревогой за судьбу Петронеллы, его матери, Луция и Клавдии, которые теперь подвергались большой опасности из-за опрометчивости Дециана.
Он закрыл глаза и вознес молитву Юпитеру Наилучшему Величайшему: «Я всегда служил Риму преданно и мужественно. Я проливал свою кровь за Рим. Ради этого я прошу богов пощадить мою семью и близких мне людей. Прошу, чтобы прокуратор встретил заслуженную судьбу, и я молюсь, чтобы Катон выжил, чтобы отомстить за меня, моих братьев и Парвия. Об этом я тебя прошу, Юпитер Наилучший Величайший, в обмен на мою беззаветную службу Риму. Прошу тебя исполни мое предсмертное желание».
Он открыл глаза и глубоко вдохнул, когда Боудикка медленно подошла к нему. Макрон встретил ее пристальным взглядом, а затем посмотрел через ее плечо на белую чайку, парящую вдалеке от ужасов мира, готовясь встретить свой конец.
— Ты, — тихо сказала царица иценов. — Макрон.
Наступила пауза, пока он ждал смертельного удара. Затем она отдала приказ, и Макрон был схвачен за руки, и его выволокли прочь от горящего храма.
ГЛАВА ХХХІІІ
Остров Мона
Был уже поздний полдень, и зловоние смерти и обугленного дерева висело над развернувшейся сценой, словно вуаль. Последняя цитадель друидов была взята тремя днями ранее, и древний круг деревьев, которые окружали святую для бриттов рощу, были срублены и сожжены. Большой каменный алтарь, который стоял в центре был разбит, а осколки разбросаны по всей площадке. Каждый камень на дороге к роще, был снесен отрядами пленных ордовиков, а уцелевших друидов связали и заставили стать свидетелями разрушения. После этого друиды были пригвождены к безветвистым стволам дубов, которые когда-то затеняли рощу. Тех же самых дубов, с которых когда-то свисали их собственные ужасные трофеи и дары богам.
Когда выжившие из Восьмой Иллирийской когорты маршировали мимо по пути к ближайшему лагерю, Катон направил свою лошадь в сторону разбитой колеи, чтобы оглядеться. Разрушение, содеянное легионерами Четырнадцатого легиона, было достойным завершением жестокости месяца с тех пор, как Светоний и его армия высадились на Моне. После их неспособности предотвратить захват острова римлянами, друиды и их союзники отступили вглубь острова, чтобы защитить священную рощу и их городища, в то время как небольшие отряды всадников беспокоили римские колонны, которые рассредоточились от плацдарма, чтобы выследить и уничтожить любого, кто сопротивлялся захватчикам. Пропретор Светоний Паулин отдал приказ окружить сдавшихся, которых заковали в цепи и двинули к проливу, где их должны были продержать перед тем, как продать в рабство. Как только их разграбляли, каждое поселение предавали огню, а скот угоняли для прокорма армии.
После битвы Светоний приказал своим командирам уничтожить все следы культа друидов, которые они смогли найти на Моне. Каждый друид вместе с теми, кто служил им, должен был быть казнен, вплоть до последней женщины и ребенка. Мона должна была превратиться в пустыню. Каждое здание должны были сровнять с землей, так что все городища сровняли с землей и рвы засыпали. Каждое зернохранилище должно было быть захвачено, и любые припасы, которые нельзя было унести, должны были быть сожжены.
Хотя Катон был обязан подчиняться его приказам, он не согласился с ними. Светоний заходил слишком далеко. Цель кампании состояла в том, чтобы разгромить горные племена и однажды сокрушить культ друидов, раз и навсегда. Не было необходимости уничтожать или порабощать жителей острова, которые могли в противном случае жить мирно и возделывать урожай и платить налоги Риму. Это было вполне возможно, они даже были бы благодарны за освобождение от бремени принуждения поддерживать друидов, которые доминировали на острове с тех пор, как бежали туда после римского вторжения на основной остров.
«Однажды весть об опустошении Моны достигнет тех племен в Британии, которые все еще отказывались принять римское правление, и извлеченный урок мог пойти разными путями», — размышлял Катон. — «Кто-то мог посчитать судьбу острова чем-то, чего следует избегать любой ценой, и смирится с перспективой подчинения, в то время как другие, более гордые и дерзкие, могли воспринять это как предупреждение своему народу в качестве цены поражения и, следовательно, необходимостью сопротивляться посягательствам Рима на их свободу и жизнь до последней капли крови. Так или иначе. Это были расточительные издержки столь жестоких разрушений. Рим больше терял, чем выигрывал от такого обращения Светония с жителями Моны», — решил Катон.