Она заметила легкий проблеск сомнения на его лице, которое затем так же быстро вернуло дерзкое и высокомерное выражение, и поняла, что ей не удалось убедить его. Он был еще слишком молод для той меры опыта, которая допускала мудрость. Очень хорошо, решила она. Ему нужно помешать стать преемником Прасутага.
— Воля моего мужа ясна и утверждена советом племени. Я твоя царица. Твоя верность принадлежит мне по праву.
— Но ты женщина, — возразил Сифодубн. — Таким племенем, как ицены, должен управлять воин.
— А кто сказал, что женщина не может быть воином? Я сражалась бок о бок с мужем. Я владела мечом и копьем и проливала кровь наших врагов. Моя собственная кровь была пролита в бою. Ты можешь сказать то же самое о себе, молодой человек? Ты воин, не проливший ни капли крови, благодаря твоей быстрой капитуляции.
Сифодубн поморщился и громко зарычал, когда она продолжила.
— Я проявила себя в бою. Итак, иценами правит воин, как ты и говоришь.
— Мы увидим. Я имею право поставить этот вопрос перед советом и позволить ему обсудить, законно это завещание или нет.
— И ты можешь сделать это, когда совет соберется в следующий раз.
— Но до этого еще несколько месяцев. Зачем ждать? Мы могли бы решить здесь и сейчас. Совет уже собран. Нет нужды медлить.
— Совет здесь, чтобы засвидетельствовать кончину нашего царя, почтить его память и отдать дань уважения воину, слава которого тебе никогда и не снилась, Сифодубн. Мы будем скорбеть и похороним его, а потом я буду править иценами до тех пор, пока совет не решит, что мое место должен занять другой. И это они смогут сделать во время зимнего сбора, по нашему обычаю. Не так ли, ицены?
Она посмотрела прямо на одного из старейших и наиболее уважаемых советников Прасутага, друида Бладока, который кивнул и наполнил легкие воздухом, прежде чем четко заговорить.
— Это правда. До тех пор я клянусь всеми богами, что буду верен царице Боудикке. Это моя клятва.
— И моя! — воскликнул другой человек. Крик подхватили другие, заглушив немногие протестующие голоса.
Сифодубн увидел, что он в меньшинстве, и на его юношеском лице появилась горькая хмурость. Когда крики стихли, Боудикка повернулась к нему.
— Ицены сказали свое слово. У тебя нет другого выбора, кроме как согласиться.
— На данный момент.
— Но ты согласен? — надавила на него Боудикка.
— Да, — прошипел он.
— Тогда скажи. Принеси клятву верности своей царице.
Сифодубн скрестил руки на груди и на мгновение помрачнел, прежде чем ровным тоном объявить: — Клянусь всеми богами нашего племени быть верным царице.
— Тогда дело сделано, — заключила Боудикка. — Теперь мы должны сказать людям, что Прасутага больше нет, и что я буду править вместо него.
Она указала на двух воинов, охраняющих вход в зал, и они открыли двери и заняли позиции по обе стороны, а члены царского совета и прочая знать повернулись, чтобы выйти на большое открытое пространство, ограниченное частоколом. Толпа, собравшаяся у открытых костров, в ожидании поднялась на ноги. Первые проблески рассвета подкрадывались с восточного горизонта, когда начался легкий моросящий дождь, усеивая плащи, туники и волосы соплеменников мелкими стекающими бусинками.
Боудикка вышла последней. Она посмотрела на своего мужа в последний раз и прошептала: — Любимый мой… Боюсь, ты отправился в мир, который я не узнаю, пока жива.
Затем она натянула на его лицо тканое покрывало и повернулась к знати. Несмотря на важность момента, она уже смотрела вперед. Хотя на данный момент она помешала амбициям Сифодубна, не могло быть никаких сомнений в том, что в ближайшие месяцы он будет замышлять против нее заговор, несмотря на свою клятву. Он был слишком опасным человеком, чтобы доверить ему судьбу иценов. И все же он был достаточно хитер, чтобы сыграть на желании племени восстановить золотой век, описанный в песнях и легендах. Боудикка знала, что ее народ, как и большинство кельтов, предпочитал предаваться сентиментальности, чем иметь дело с жесткой и неприятной правдой. «Не заблуждайся», подумала она, «Сифодубн — внутренний враг. За ним нужно будет внимательно следить».