Поверх текста «записки» — размашистые торопливые надписи. Первая, фиолетовым карандашом: «Сроч. — обсуд.» Вторая — зеленым: «Сообщить в Пол. отд.: Его Прев, угодно, чтобы поиски были усилены». Под обеими пометами — неразборчивые инициалы. Третья, синим карандашом: «Выполнено» — не подписана вообще. Похоже, что цвета отражают нисхождение по иерархической лестнице: фиолетовый, в котором в ту пору видели признак изысканно-старомодной утонченности (такими чернилами пользовался Анатоль Франс; фиолетовым же, «литургического» оттенка почти все литераторы в 1880—1920-е годы писали то, что в каталогах букинистических магазинов именуется «корреспонденцией»), принадлежал, возможно, самому Боккини (слывшему человеком тонким, без предрассудков и жуиром); зеленым сделал запись некто, попросту угодливо подладившийся к оригинальности начальства, — возможно, секретарь; и наконец, ученическим, чиновничьим синим — уж не глава ли Пол. отд.?
На обороте второго листка — запись чернилами: «Сказано д-ру Джорджи; взял на заметку и принял меры. 23/4. К АКТАМ».
Всего через пять дней после разговора доктора Сальваторе Майораны с сенатором Боккини эти слова — «к актам» — практически кладут разбирательству конец, и дело передается в архив. Позже в досье будет вложено анонимное уведомление (подписанное ознакомившимся с ним чиновником) с пометкой «Рим, 6 августа 1938 г.» (примечательно, что не указан год по фашистскому календарю — для официального документа упущение странное и нешуточное): «К вопросу о деятельности, угрожающей интересам нации: в определенных кругах существует подозрение, что Майорана — ценнейший специалист в области физики и радиотехники, единственный, кто мог бы продолжить исследования Маркони в интересах национальной обороны, — стал жертвой тайного заговора, организованного с целью его устранения [78]*».
Анонимный осведомитель, который, очевидно, специализировался на выслеживании «деятельности, представляющей угрозу для национальных интересов», опередил на годы свое время и, как происходит в подобных случаях, наверняка не был воспринят всерьез. К информации такого рода в 1938 году не отнеслись бы серьезно даже германские и американские секретные службы — разве что английские или французские. Для полиции же итальянской это заявление, наоборот, наверно, подвело черту под делом Майораны — настолько ей должна была казаться сумасбродной подобная гипотеза. Итальянцы, правда, сочиняли байки о вовремя совершенных Маркони открытиях, которые могли бы сделать Италию — за неимением, как выяснилось, лучших перспектив — непобедимой в приближающейся, не дай бог, войне. И больше всего их ходило о «луче смерти», в качестве эксперимента пущенном из Рима и поразившем корову на лужайке в окрестностях Аддис-Абебы. Напоминание об этом сохранилось в своеобразной «энциклопедии расхожих представлений фашистского периода», каковою может служить комедия Витальяно Бранкати «Рафаэль».
«— В Эфиопии корова сдохла…
— Корова? В Эфиопии? Ну и что?
— Так ведь все дело в том, почему она сдохла, от чего.
— Ну, почему?
— Да вроде бы Маркони в Эфиопии испытывал «луч смерти», который беспощадно убивает все живое, что ни встретит на пути.
— Ах, так? Ну, наше дело в шляпе».
Но то были всего лишь байки. И Артуро Боккини хорошо это знал.
II
Гражданин законопослушный и никогда не прибегавший к силе закона для защиты от несправедливости, гражданин, живущий так, как будто бы единственное назначение полиции — исполнение административных актов вроде выдачи паспортов или разрешений на ношение оружия (для охоты), вдруг случись ему использовать полицию по ее прямому назначению, как правило, бывает охвачен смятением, нетерпением и гневом и приходит к убеждению, что общественная безопасность (в той мере, в какой оная имеет место) зиждется скорее на отсутствии у населения преступных наклонностей, нежели на усердии, оперативности и прозорливости полиции. Такое убеждение отчасти объективно, и доля объективности зависит от времени и от страны. Но если исчезает человек и те, кто его ищет, исполнены тревоги и нетерпения, подобное ощущение может быть абсолютно субъективным и, значит, несправедливым. Несправедливы, без сомнения, и мы в оценке действий итальянской полиции, того, как проводила она следствие — с нашей точки зрения, лениво и без должной проницательности — по делу об исчезновении Этторе Майораны. Точней, она его вообще не проводила, предоставив это родичам и ограничившись, как видно из «служебной записки», «участием» (а в известном смысле, как легко вообразить, симуляцией такового). Несправедливы также мы и в том, что тоже тридцать лет спустя хотим «разыскать» Майорану, располагая минимумом документов — несколькими листками из досье, заведенного на него Генеральным управлением государственной полиции.
78
* Это краткое заявление красноречиво свидетельствует о происхождении и уровне большинства «осведомителей». «Кругами», способными в то время заподозрить, что исчезновение Майораны есть результат «представляющих угрозу для национальных интересов» шпионских интриг, могли быть только самые мелкие чиновники, привратники, лавочники, но уж никак не физики, не дипломаты, не высшие военные или министерские чины. Очень вероятно, что такое подозрение возникло вслед за тем, как о случившемся поведал еженедельник «Доменика дель коррьере», и именно у его читателей.
Цифрой с * помечены авторские сноски.