Выбрать главу

- В рыб превратиться, хм. Разумно, - сказал он. - Тогда никто не говорил бы «молчит, как рыба», будто рыбы просто так молчат, а они ведь молчат, потому что им все ясно!

Долго собирал я материал для своего Титаника. Из табурета, сделанного моим дедом в Травнике, чтобы женщинам было на что присесть с чашечкой кофе, отломал я деревянную ножку и сделал из нее мачту. После соседка Велинка, зайдя к маме выпить кофе, села на него и грохнулась. Огорчилась она синяку на заднице, и сказала:

- Видишь, Сенка, как бывает - стоит из боснийской трехногой табуретки выдернуть ножку, как все катится к чертовой бабушке [3].

На Потекии купил я фанеры, а из отцовской рубашки, привезенной им в пятьдесят седьмом году из Англии, скроил паруса. Захоти я корабль побольше, дома у нас стало бы пусто, как в здании местной управы Горицы. Больше всего я мучился с тем, каким сделать корпус. Разглядывая фото «Титаника» в школьной энциклопедии, я, сам не знаю почему, представил себе Титаник с парусом, что, конечно, истине не соответствовало. И решил я такой корабль создать, как бы, по мотивам настоящего Титаника.

Отец был в командировке и не мог мне помочь. Он был занят на работе важными вещами и часто ездил в Белград. Из школы я бежал сразу домой, чтобы продолжить строительство Титаника, даже в футбол бросил играть. И опять изменилось мое видение времени. Больше не пытался я измерять время, сравнивая его с скоростью, с которой Гагарин покорял космос. Сердце мое билось быстрей обычного, когда я находился около Снежаны Видович и время тоже летело страшно быстро. Вроде, только встретились, а уже пора расставаться. Например, перемена кончилась, или мы дошли уже до ее дома. И только время, которое я проводил, работая над Титаником, замирало совсем. Вот ведь удивительно, думал я. Будто оказываешься в каком-то ином мире, в стране, где из часов вытащили стрелки. Только начинал я делать свой Титаник, как сразу переселялся в мир, не имевший ничего общего с поскрипыванием лебедки за окном, не было и деревьев, гнущихся на ветру, не чувствовал я голода, мог долго обходиться без сна. Наверное, так же чувствовал себя и Гагарин во Вселенной.

- Вот так и живут художники, наплевать им который час, полночь или рассвет, забывают они про еду. Люди искусства живут своей жизнью, затворяются в своем мире и другого для них не существует! - пояснял мне со знанием дела отец про художников и искусство.

Мне же время, потраченное на Титаник нравилось почти так же, как время, проведенное со Снежаной. Каждый вечер точно в пол-седьмого я оставлял работу и выходил на улицу. В это время Снежана Видович возвращалась домой. Спрятавшись за ступенькой лестницы, я кричал:

- Бууу!

Она останавливалась и говорила:

- Ах.

Тогда я, ни говоря ни слова, целовал ее и пулей мчался домой. Ходил я каждый вечер целовать ее так, как взрослые по утрам ходят на работу.

Подготовка деталей корабля длилось долго, а потом у меня возникли большие сложности с клеем. Детали из фанеры и дерева я клеил клеем Охо, довольно дорогим, и поэтому картонную палубу решил склеить простой мукой, размешанной в горячей воде. В результате, схватилось лучше всякого ожидания. Не было никого, кто не поражался бы моему Титанику.

Гагаринская скорость достижения Вселенной снова пришла мне на ум, когда я шел в школу. Нес я свой Титаник и думал, что скоро увижу Снежану Видович. Когда мы выставили свои работы на столах, я, волнуясь, объяснил учительнице:

- Будь у меня еще день, Титаник получился бы лучше.

Славица Ремац нежно дернула меня за ухо и сказала:

- Вот, парень, ведь можешь же, если захочешь. Передай Сене, что получилось. Проснулся в тебе интерес.

Снежана на перемене зашла в наш класс. Посмотрела на работы и приободрила меня:

- Твоя работа просто чудесная. Остальные по сравнению с ней - чушь собачья!

В школе я получил пятерку.

Я бежал вниз по крутой улице, спускающейся от школы к дому. На самом деле, это была необычная улица. Называлась она Горушей, и посреди нее были ступеньки. Район, где я жил, был очень характерным для Сараева. Улицы там возникали на месте крутых спусков и водостоков. Все они были узкими и скатывались вниз к Титовой улице. С гордостью держал я в руках перед собой полутораметровый макет. Полученная пятерка и этот мой Титаник вызвали во мне то, что взрослые называют человеческой гордостью, настроение было праздничное, и впервые никто не должен был говорить мне, что надо держать голову высоко, не горбиться, в общем, все, чем так надоедали мне каждый день. В Сараево люди чаще всего ходят по улицам сутулясь, потому что им все время то слишком холодно, то жарко. Выглядят так, будто метеорологическая ситуация пригибает их к земле. Я и сам из-за холода все время старался съежиться, чтобы стать меньше и не так мерзнуть, а во время жары тащился по Горуше и другим улицам еле-еле, будто мышь. Думаю, что из-за этого стеснения позвоночника, а также из-за чего-то другого, мне не доступного, люди в Сараево часто обращаются друг к другу: - Ты, мышь.

Вприпрыжку бежал я нахоженной дорогой домой, совершенно уверенный в том, что Юрий Гагарин в вопросах быстрого пересечения пространства по сравнению со мной просто дилетант. Влюбленный в Снежану Видович, гордый своим Титаником, хотел я быстрей попасть домой и порадовать маму. Ведь папа был в командировке.

Иногда я останавливался перевести дыхание. Титаник в моих руках выглядел так, будто он больше меня. Пол-метра в ширину, почти столько же в высоту. Увидел я маму, вешающую простыни на веревку между окном и акацией. Она снимала с веревки сухое белье, а мокрое вывешивала, чтоб оно успевало всохнуть к ее возвращению с работы. Работала она бухгалтером на Строительном факультете, и когда кто-нибудь спрашивал ее:

- Как дела? - всегда отвечала: - Нормально, доконает меня эта работа.

Помахал я ей рукой, но она меня не заметила. Закрывали меня от нее простыни, раздуваемые ветром, будто паруса, влекущие невидимый парусник, на котором плыли мы все.

Спрыгнул я со ступенек, и напрямки, еще быстрее, побежал вниз по склону. Как-то упустил я из виду, что гордость и высоко поднятая голова плохо вяжутся с наклонной местностью. Зацепился я ногой за какой-то камень, и, падая, повернулся, чтобы упасть на правую руку, а в левой держал Титаник. Заорал я от боли в суставе правой руки, и сквозь паруса, получившиеся из отцовой рубахи, увидел небо. Тогда впервые в жизни я сказал: