— Чёрт побери, (цензура), (цензура), да в (цензура), куда мы попали, (цензура)? — отойдя на полсотни шагов, Стрельцов, наконец, дал выход своим эмоциям. — Блин, эти бородачи в кольчугах, прям, чингисханы какие-то. За пять минут напридумывали, как завоевать полмира, нафиг… А вот хрен им. Нет у меня никакого желания терять своих людей ради прихоти сотников Остея, чёрт возьми! Артур, чего молчишь? Скажи хоть что-нибудь.
— А что сказать, Сергей? — пожал плечами я. — Народ здешний мыслит категориями своего века — убивай, завоёвывай, грабь, порабощай. Фиговый листок демократии, лживые «права человека» и власть массмедиа здесь ещё не изобрели. Нам здешние расклады по-барабану, самим бы выжить, да домой свалить… Теперь-то, хоть, не сомневаешься, что мы в четырнадцатом веке?
— Да, какие, теперь, (цензура), сомнения, — шумно вздохнул майор. — Нет, будь нас, здесь, батальон спецназа с усилением, я бы, может, и подумал бы о планах по завоеванию отдельно взятой страны. Чтобы совесть на каждом шагу не мучила…
— Сотник Мирон спешит, за ним ещё один воин бочонок тащит, — услышав шум шагов за спиной, обернулся молчавший до этого Мышкин. — Литров на тридцать, похоже.
— Бояре, негоже самим мёд нести, неправильно то. Евдоким стащит до самых повозок, — догнав нас, произнёс сотник, кивая на сопящего под тяжестью груза ратника. — Весьма вы Ляксандра Андреевича порадовали, исцелив его побратима кровного, Кирилла Рыжебородого. Князюшка наш крепко огорчился, когда адовы душегубы исподтишка Кирюху поранили.
— Мирон, с этого момента давай поподробнее, — сразу же навострил уши я.
— Так я и молвлю: зимы три обратно Рыжебородый спас жизнь князю, вот с тех пор то они оба и побратимы, — удивлённо покосившись на меня, мол, неужели боярин не знает про кровное братство, уточнил Мирон. — Зело теперь рад Ляксандр Андреевич, когда вы спасли Кирилла от неминуемой смерти. Добрый ваш лекарь, ой как добрый.
— Всё, пришли. Евдоким, ставь бочонок на ящик, — жестом указав, куда водрузить княжеский дар, произнёс Стрельцов. — Всё, ратники, спасибо за помощь.
Слегка поклонившись в ответ, оба дружинника развернулись, и неторопливо пошагали обратно. Глянув на парней, я сразу же отметил, что Юра Вонг почти незаметно провожает удаляющихся ратников стволом лежащей на коленях винтовки. А Роман Скорохватов как бы невзначай поглаживает приклад пулемёта, удобно положенного, словно на бруствер, на ящик с дизель-генераторами.
— А мы здесь ужинать собрались. Присаживайтесь к костру, командир, вот, и оленина поспела, — кивнув на ящик с цинками, произнёс капитан Коваль. — Док, а что в бочке-то?
ГЛАВА 8
— …Вот такие у нас дела, товарищи, — закончил свой краткий рассказ о визите к князю наш командир. — Теперь мы являемся лучшими друзьями и верными союзниками дружины князя Александра Андреевича. Завтра он намерен продолжить свою поездку в Москву, а потом, не исключено, захочет завоевать полмира, имея таких союзников, как мы.
— Для начала Остею хорошо бы остаться в живых в самой Москве, — заметил я, принимая из рук Коваля свою папку с блокнотами. — Мы, если пойдём вместе с князем, то также окажемся в осаждённом городе.
— Артур Иванович, а сколько там, в Москве, народа погибло при взятии города Тохтамышем? — поинтересовался Кравченко.
— От двадцати до двадцати пяти тысяч, если верить некоторым современным историкам, — припомнил я прочитанное у одного скандально известного исследователя архивов и разнообразных старинных тайн. Уж очень всякие холёные либарастические профессора и прочие педриотические дятлы не любили того дядьку: он рубил историческую правду-матку сплеча, невзирая ни на лица, ни на красоту официальных версий нашей многострадальной истории. А эта правда — она иногда весьма страшная, словно сидящая на героине спившаяся проститутка пенсионного возраста, и нафиг никому не нужна. — Полагаю, что татары убили не менее пятнадцати тысяч жителей Москвы. Поэтому нам следует решить — полезем ли мы изменять историю, либо отсидимся где-нибудь в тихом уголке.