Annotation
Ягодкин Александр Федорович
Глава 1
1.1
ПЕРВОЕ ПЕРЕРОЖДЕНИЕ
1.2.
1.3.
1.4.
1.5.
1.6.
1.7.
1.8.
1.9.
1.10.
Ягодкин Александр Федорович
Смерть краскома
Глава 1
1.1
Жизнь покидала тело медленно, превращая последние мои часы в ад на этой грешной земле. Лучшим выходом было безносой помочь, прибережённой именно для такого случая пулей. Латыши в плен не сдавались, зная какие муки их, там ждут. В гражданской войне зверств не в пример больше. Хотя земляки мои в грязных делах, часто на озверевшей "гражданке" случавшихся, не замечались.
Всё как бабуля предсказала. Ведь по её завету первую свою смерть принять пришлось в далёком жарком краю. Для балтийской рыбачки, в жизни, не покидавшей своего уезда, степи Приазовья таковыми и казались. В чужедальней земле, наравне с жестокой контузией убивало даже не злое октябрьское солнце, скорее это уже предсмертная горячка действовала и за глоток воды, готов был душу всё равно кому отдать.
Но никто душой, да и телом не интересовался, не считая чужих и своих мародёров. "Отряд не заметил потери бойца" и потрескавшихся, облепленных чёрными навозными мухами губ ни чья фляжка не коснулась. Даже беззаветно верный мне ординарец и боевой побратим Данька не решился преодолеть под кинжальным пулемётным огнём какие-то два десятка аршин. Зато незванных гостей-казачков, ползущих ко мне разжиться кожанкой с хромачами, с дюжину короткими очередями он уже положил.
Не даром бугая-ординарца заставлял всегда патронами от стоявшей на вооружении у стрелков 2,5 линейной "Арисаки" загружаться на столько, что даже ему больше было не унести. Да и потребляло их, по случаю доставшееся при посещении Сестрорецка ружьё-пулемёт Федорова, с большим аппетитом, чем обычные винты. Постоянно перемещаясь и меняя позиции, Данька, противостоя превосходящим силам, сумел загнать бой в позиционный тупик. Низведя его до анекдота про охотника, что медведя поймал, но когда ему крикнули, чтобы тащил добычу к костру, отвечал, что та не пускает. Все ждали ночи для прояснения ситуации, следовательно, и мне до темноты помирать было никак нельзя. Напраслину, конечно, на товарищей возвёл - латыши всегда дружно держались, но над ними стояли командиры и начальники другой, ещё более спаянной веками гонений заорганизованной нации. Им и впал в немилость после моей докладной записки в ЦК, с предложением по максимуму использовать в деле разгрома белополяков пленных врангелевцев, которые неизбежно появятся после захвата Таврии. Нынешний статус постоянно панами срываемого перемирия давал нам моральное право, вновь выдвинуть лозунг "Даёшь Варшаву!". Как минимум десяток дополнительных дивизий из закалённых бойцов, готовых кровью искупить вину перед народом, а так же творческая проработка недавних ошибок Тухачевского, гарантировали успех. Но вместо того, чтобы использовать врангелевцев с пользой для нашего общего дела, товарищ из ЦК Бела Кун и сторонник 'военной оппозиции' Розалия Залкинд принялись сводить с врангелевцами счёты, занявшись банальной резнёй.
В этот раз, пряча глаза, мутно повёл себя товарищ Троцкий. Но особенно обидно, что так же поступил и мой друг Ивар Смилга. А ведь его я ещё пацаном, будучи среди прочих на борту шхуны, от пограничной стражи рискуя жизнью, прятал. Он мне в благодарность за это задним числом членство в партии с 1905 года выправил. После последнего ранения, едва выйдя из госпиталя, просил я у Ивара хоть захудалую часть из дезертиров. Не дал! А тут Михаил Фрунзе при моём прибытии к месту службы на вторично уже образованный Южный фронт и вовсе для "укрепления революционного духа союзника" военным советником к Махно приставил. Будто не знал про то, что чуть ранее пленных красных эстонских стрелков батька лично порубил. Укреплял, стало быть, во мне дух дисциплины! Но главаря анархистов недавно ранили, и заменил его в походе на Врангеля Семён Каретник. Кстати земляк моего Даниила и даже дальняя тому родня. Потому за горилкой, вспоминая совместные проказы в детстве, спелись гуляйпольские хохлы сходу. Что на меня, увы, не распространялось. К счастью, в повстанческой армии смелость весьма уважалась, вот и пришлось по привычке давно закрепившемуся образу берсерка соответствовать, и в который раз на безрассудство идти.
Всех напугавший танк я конечно как смог поломал, но от драпа, повстармейцев, очередной подвиг хоть и храброго, но чужака, удержать всё равно не смог. У тяжёлой фугасной гранаты Новицкого-Фёдорова, прозванной на фронте "фонариком", четырёх фунтов взрывчатки хватило не только гусеницу разворотив, обездвижить этот ранее невиданный, бронированный самоходный форт, но и меня взрывной волной даже в укрытии достать. А вот никого из 8 членов экипажа "Рикардо" шеффилдская броня повредить не позволила, и башнёр-пулемётчик к истекающему кровью в неглубокой впадинке красному комиссару подмогу не подпускал.
Mark-V я на картинке в "Ниве" ещё в 1917 году видел. Потому, мелькнула мысль о том что не плохо всё же что застрял неуклюжий танк ко мне бортом и гвоздят не все 6 пулемётов "самки"(собаки), а только один Виккерс из спонсона, хотя о таких мелочах думалось в последнюю очередь. Время, когда наверняка знаешь что не выжить, течёт иначе - вся жизнь перед глазами пройти успевает. В первый раз приходилось мне столь увлекательный синематограф наблюдать, но по завещанию прародительницы, должно быть, не последний.
ПЕРВОЕ ПЕРЕРОЖДЕНИЕ
Помнить себя рано начал - ещё в прошлом, 19-м веке нашей эры. Хотя море, дюны и сосны Курземе и до этой эры вряд ли были иными, как и фамильное наше рыбацкое ремесло. Лодка-лайва была уже далеко не новой, но батя с дедом за ней следили, да и дуб гниёт медленно. Заготовленный на новую лайву пиловочник сох не для меня, потому как брат Мартин в семье старшим наследником являлся. Так что и моих бы детей изрядно просмоленной старушке кормить предстояло, не прервись связь времён и веками заведённый порядок.
Перемены предначертанного начались с того, что так же старшая моя сестрёнка Аусма, струхнула и сбежала в лес, когда наша бабушка-рагана (знахарка) вздумала умирать, и традиционно передать свой дар врачевания по женской линии не смогла. Но в таком раскладе отходить выйделотке пришлось бы в страшных муках, и в беспамятстве могла она до седьмого колена род проклясть. О таких мелочах не упоминая, как привидением являться до тех пор, пока в избе крышу не разберут. Вот и подвели тогда меня к смертному одру, заставив своей детской ручкой коснуться обтянутых кожей костей старухи. Обрекая уже только мою душу на серию реинкарнаций, причём мучительных. Ибо при переселении в не женщину, душу ждала участь истинного мужа (вира) служить богине Каре, становясь КАРА-ВИРОМ (воином), а не Дале (Доле), как в нашем роду велось до того.
В ту пору я про электричество ещё ничего не знал, но тряхануло меня изрядно, когда душа раганы, а так же жизненный опыт и познания как самой, так и предшественниц в меня переселились. Внешних изменений никто не обнаружил, потому радовалась вся семья и тому, что жив, остался, и что хозяйству разора не случилось. Напротив, удивились изрядно, когда я вытащил на стол бабулей припрятанные увесистые ларцы да древние рукописи, и принялся разбирать непонятные белые руны на чёрных пергаментных листах. Ведь до того и грамоте обучен не был, только на следующий год намеревались собрать меня в Феликсбергскую приходскую двухкласную школу.
Ворожить да нашёптывать, как раньше бабушка делала, я не принялся, хотя дар её в меня влился сполна, но ведь и она оказывается, окружающим не показывала всех своих способностей. Без того авторитет лекарки гремел по округе, на богатых колясках господа приезжать не брезговали. За излечение золотой кругляш, как учёному доктору оставляли, а вырезанные дедом из янтаря крестики, чётки да прочие амулеты, поскольку сильной колдуньей заговорённые, и дороже расходились. Мальчонке сопливому такие гонорары не светили, ожидать мог только мелкую медь и крупные неприятности. Потому нечего было и начинать на рисковой стезе практиковаться - уж слишком много влиятельных и жестоких конкурентов не пощадили бы наверняка. Зато в коновальстве проявиться способностям рискнул - посоветовал отцу у проходящего табора больную и, по мнению даже цыган обречённую клячу на копченую рыбу сменять, а потом, излечив кобылку, жеребёнка от неё дождался. Без своего тягла и пахарю моря прожить сложно, хотя бы, потому что зимой по прибрежному льду заледеневшие сети и из лунок взятый улов на себе не приволочь. Да и одна рыба без гарнира приедается быстро, а картофельные борозды сохой по сухопутью не на раках, с лебедями и щуками проезжают.