— Нет, это не так. Я встретил её случайно. Шёл как-то по форуму и вдруг увидел её вдали. Она стояла ко мне спиной, волосы перекрашены в рыжий цвет, но я сразу понял — это она. Я узнал бы её среди тысяч женщин! В лёгкой красивой тунике она выглядела знатной госпожой. Я даже не решился заговорить с ней.
— Ну, в конце-то концов смелости у тебя всё же хватило, как я понимаю!
— Не в тот раз. Но потом я уже не выдержал. Я искал её, это верно. Мне казалось, она забыла меня, но нет — сразу узнала, пошла навстречу, пригласила к себе в дом…
— И в свою постель, — саркастически завершил Аврелий.
— Между нами ничего не было, когда она жила здесь, в Субуре. Знаешь, мы были… Я — христианин. Для нас такое поведение немыслимо.
— Я слышал кое-что о вашей религии. Выходит, плотник, ты нарушил заповеди своего бога?
— Но я любил её! И готов был в любую минуту жениться на ней. Мне неважно, что она оступилась! Мне не нужны были её деньги, полученные от других мужчин. Мне ничего не нужно было, кроме неё. Я хотел вырвать её из этой жизни. Если бы я не надеялся, что смогу убедить её, наверное, нашёл бы силы отказаться от неё. Но я был уверен, что смогу. Она говорила: «Подожди, Энний, подожди ещё немного… У меня есть одно дело. Одно очень важное дело… Потом у нас будет очень много денег, и мы сможем уехать отсюда. Будем жить в каком-нибудь далёком городе, где никто нас не знает. Купим большую мастерскую, и ты станешь руководить работой рабов, ну а мне будут прислуживать горничные. У наших детей будут няни и воспитатели. Мы всю жизнь проведём вместе. Подожди ещё совсем немного…»
— И ты спокойно ожидал, когда сможешь воспользоваться её честно заработанными деньгами. Неплохо для порядочного христианина! — с насмешкой заключил Аврелий.
— Тебе не понять! Я любил её. Я всё стерпел бы ради неё. Я хотел, чтобы она была счастлива! — с дрожью в голосе возразил Энний.
— Ты любил её, а она отдавалась первому встречному, прося тебя подождать ещё немного, — ледяным тоном произнёс сенатор. — А потом, когда ты наконец понял, что она смеётся над тобой, всадил ей нож в сердце.
— Нет! Неправда! — Возглас Энния привлёк к двери любопытных.
Властного жеста сенатора оказалось достаточно, чтобы они разбежались.
— Это неправда! О смерти Цецилии мне сказала её сестра. Она пришла вчера сюда и бросила мне: «Твоя красавица покончила с собой. Бог наказал её за грехи». Она была потрясена, бедная Клелия, не знала, что говорит.
— Думаю, Энний, что прекрасно знала.
— Нет, Клелия не знала, что мы с Цецилией виделись. Она же ещё ребёнок, невинная христианская душа. Она и представить себе не могла…
— Повторяю тебе: я убеждён, что прекрасно знала. Поэтому и не может простить её даже после смерти. Скажи-ка, а тебе не приходило в голову присмотреться к младшей сестрёнке? Думаю, она была бы очень рада!
Энний вытаращил на него глаза и вскипел гневом:
— Не говори так о Клелии! Это самая чистая женщина из всех, кого я знаю. Такие мысли ей и в голову не придут!
— В самом деле? А ты пробовал поговорить с ней? Мой совет — воспользуйся молодостью этой девственницы прежде, чем она зачахнет от любви к тебе!
Энний вскочил, готовый наброситься на дерзкого собеседника, но Аврелий решительно остановил его:
— Думай, что делаешь, плотник! На этот раз притворюсь, будто не видел.
Лицо Энния пылало гневом. Оскорблённый в своих лучших чувствах, в своей вере, он готов был жестоко избить наглого патриция, но сдержался не столько из-за холодной угрозы сенатора, сколько потому, что не хотел унизиться до насилия, несмотря на провокацию.
Он взглянул на свои сжатые кулаки и горько усмехнулся: как посмел этот развращённый язычник сказать такое о благочестивой Клелии, к которой не решался прикоснуться ни один мужчина?! Почему позволил себе смеяться над его убеждениями, обливать грязью самые чистые его чувства?
Язычники не уважали ни живых, ни мёртвых: высмеивали добродетель и не опасались греха. Любовь к Коринне, самое прекрасное и святое чувство в его жизни, в устах этого язычника превращалась в какую-то непристойную интрижку проститутки и мужчины, которого она содержит.
Но слова Аврелия были отчасти справедливы: он нарушил заповедь Божью и должен расплачиваться за это стыдом и унижением. Он согрешил, и не только в постели Коринны. Он согрешил в своей слабости и не сумел уберечь любимую, спасти её от самой себя. Это преступление заслуживало наказания: Энний опустил голову в знак раскаяния.