— Я пойду. — Она попыталась подняться.
— Нет уж, сидите. — Подойдя к окну, Ермаков распахнул раму.
Через мгновение она все же поднялась и, не глядя на Ермакова, пошла к двери.
Сидя в холле с газетой, Малинин видел, как дверь отворилась, женщина вышла в коридор. Он встал с кресла и направился в номер. Чуть- не столкнулся с ней, отпрянул, уступая дорогу: она шла, как слепая…
Ермаков сидел за столом, откинувшись, прикрыв глаза.
— Передышка? — спросил Малинин.
Сосед молча кивнул.
— Ну как дела у вас? — спросил Малинин.
— Идут. А у вас?
— Тоже.
— Эта женщина… кто она?
— Какая?
— Вот эта. Которую вы довели до слез.
— Вдова, — сказал Ермаков. — Вдова машиниста. — И повернулся к Малинину: — Что вы на меня смотрите?
— Не видел вас в форме… А вам к лицу!
— Всем к лицу, — пробормотал Ермаков. Он хотел что-то добавить, но вдруг, прервавшись на полуслове, подошел к окну и, высунувшись наружу, издал прямо-таки разбойничий свист. В ответ донесся громкий лай, и в следующее мгновение грязная, неказистая дворняга, виляя хвостом, выскочила на зов из-за нагромождения какого-то деревянно-картонного хлама. Ермаков взял с подоконника сверток, там были бутерброды. Он принялся кормить пса — хлеб откладывал в сторону, колбасу швырял вниз. Дворняга, на лету схватывая угощенье, тут же его с рычаньем заглатывала. Последний бутерброд Ермаков, подумав, принялся жевать сам.
— Вот так-то! — произнес он, улыбнувшись и хлопнув в ладоши. — Это она — три дня за мной по пятам ходит и ходит! Я уж вчера от нее и так, и сяк, и в магазин, и пива выпил, смотрю — оторвался вроде… Ну, я в гостиницу. Утром просыпаюсь — пожалуйста, сидит дежурит!
Малинин с интересом смотрел на Ермакова.
— Вы что-то хотели спросить? — обернулся Ермаков.
— Это в каком же вы чине считаетесь, как у вас там?
— У нас это называется «звание».
— Большое? — кивнул на китель Малинин.
— Не очень. Начальство не разглядело моих дарований.
— То-то, я вижу, вы стараетесь. Без выходных.
— С выходными.
— Сегодня суббота.
— Сегодня — да.
— А закрыть это дело и уехать?
— Ну что ж, можно и так, — усмехнулся Ермаков.
— Поедемте завтра на пляж, — предложил Малинии. — У нас компания тут. Девушки с телевидения. Или вы принципиальный противник?
— Да нет, не принципиальный.
— С женой-то у вас как? Все хорошо?
— Да пока не жалуюсь.
— А она?
— Жалуется, конечно.
— Дети есть?
— Нет.
— Друзья?
— Есть, конечно.
— Но видитесь редко.
— Это да.
— В «Космосе» были, на одиннадцатом этаже?
— Не понял.
— В кафе «Космос», там одиннадцатый этаж открыли, бар.
— А, нет.
— А в бассейне новом? А на теннисном корте? Вот видите, — сказал Малинин, — так и жизнь пройдет. В бумажках. Я, честно говоря, по-другому представлял себе следователя…
Помолчали.
— А знаете, — вдруг улыбнулся Малинин, — есть своя обратная зависимость. Вот ходили б вы на одиннадцатый этаж, плавали бы в бассейне, были бы уже генерал. Я вам точно говорю!
— Буду иметь в виду, — сказал Ермаков.
Он уже стоял в дверях — строгий, официальный, в своей отутюженной униформе и начищенных ботинках.
— Так как же насчет пляжа? — сказал Малинин.
— Решили.
— Ну ладно. Желаю успеха!
— Да, мне сегодня это очень нужно, — серьезно ответил Ермаков.
В больнице, в ординаторской, Ермаков говорил с врачом.
— Что же с ним такое?
— Гипертония.
— А!
— Вы напрасно. В данном случае достаточно серьезно.
— Раз серьезно, попрошу справочку, — сказал Ермаков.
Врач посмотрел вопросительно.
— Вы же не разрешаете мне с ним побеседовать? Вот и напишите черным по белому.
Врач, средних лет мужчина, все сидел, глядя на Ермакова. Он колебался.
Ермаков сказал:
— Дайте мне его. Дайте.
— Что, опасный преступник? — понизив голос, спросил врач. — Не скажешь ведь! Хорошо… десять минут.
— Не больше.
— При таком давлении лучше не волноваться.
— Постараемся.
— Ну как, постараетесь? — усмехнулся врач. — Вот я с вами говорю и уже волнуюсь…
Когда Пантелеев в больничной пижаме и тапках на босу ногу вошел в ординаторскую, он не удивился — вроде бы даже обрадовался, увидев следователя…
— Ну, молодцы! И здесь нашли!
— А как же.
— Слушаю вас.