— Позвольте, я…
— Извольте молчать. Я полагал, что это не отражается на вашей работе, но вот уже три месяца слишком часто дело доходит до аннулирования договоров нашими клиентами. Судя по всему, ценность ваших рекламных идей стремительно падает. В итоге художественный уровень Главного рекламного агентства близок к нулю. И я прекрасно понимаю, почему наши клиенты обращаются к другим. Вы, месье Малле, разоряете нашу фирму. Еще вчера, не помешай я вам, закупили бы эскизы той маленькой интриганки без искры таланта за душой. Вы принимаете любые бездарные рекламные проекты, любые затертые идеи. Нет, вы больше не годитесь для этой работы! Вы человек конченый! Я верю, что у вас могут быть уважительные причины для пьянства, но меня они не интересуют. Не нужны мне пяти оправдания. И когда вы заявляетесь просить повышения, это просто смешно! Доля в прибылях? Какие у агентства прибыли? Хотите знать цифры?
Подскочил к стене, где на планшете виднелись разноцветные столбики диаграмм.
— Подойдите сюда!
Франсуа поднялся и подошел к таблицам. Ему казалось, что все это кошмарный сон.
— Смотрите. Вот прошлый год. Оборот: 53 миллиона в первом квартале. В этом году — 34 миллиона. Цифры не лгут! И это при том, что мы подняли наши расценки на 10 процентов. Второй квартал прошлого года — 77 миллионов, в этом году — только 69 миллионов! И что? Кто за это в ответе? Может быть, я? А может, Моро или Бергман, которые уже восемь месяцев в Америке? Нет, это вы, Малле! Вы, и только вы!
Франсуа сделал неопределенный жест рукой.
— Это все потому, что за это время мы потеряли заказы Вителя, который…
— Вот именно! Витель теперь работает с «Синергией». А почему?
— Потому, что «Синергия» предложила ему лучшие условия. Вы не помните? В прошлом году вы отказали им в оптовых скидках…
Шазель ядовито рассмеялся.
— Я мог ожидать, что вы попытаетесь свалить все на меня! Но как бы там ни было, мы теряем массу денег из-за вашей безответственности. И прошу запомнить — впредь терять не собираемся!
Франсуа, отступив, тяжело опустился в кресло. Шазеля он видел как в тумане. Директор уселся за стол, размахивая пачкой бумаг.
— Видите вы эти письма? АМГ, студия «Астор», «Пресс де ля сите»… Мы теряем нашу лучшую клиентуру. И причина — в другом месте их обслуживают лучше. Эти письма пришли сегодня утром. Вчера были три других. А вы собрались поучаствовать в прибылях! Ха-ха-ха! Это вы — причина убытков! А как вспомню ваши детские маневры вчера вечером! Чего вы хотели добиться? Думали, что за дружеским приглашением тут же последует благодарность? Что я не осмелюсь отказать в вашей просьбе? Вы ошибаетесь, мой дорогой!
Франсуа был не в силах прервать тишину, повисшую после этих слов. Был не в состоянии думать, говорить, защищаться. Шазель в чем-то был прав, но крайне несправедлив…
Директор раскурил сигару, дым которой заклубился вокруг Франсуа Малле.
— Разумеется, — снова начал Шазель, — не в прибавке дело. Вы наверняка думаете занять пост директора, когда я его оставлю! Но уже сейчас можете поставить крест на этих мыслях!
С наслаждением затянулся сигарой. По запаху Франсуа узнал «Корону».
— Вы катитесь под откос, Малле, — с деланным сочувствием продолжал Шазель, — но я дам вам шанс выкарабкаться. Слабый шанс, но попробуйте им воспользоваться, если хотите. Значит, так: через три недели Бергман и Моро возвращаются из США. Сегодня я получил телеграмму. Я должен буду представить им отчет о результатах за время их отсутствия. У вас есть три недели, чтобы доказать им и мне, что вы еще способны работать по-настоящему. Если за три недели ничего не изменится, я даю вам слово, я вас уничтожу, и без всяких сожалений! Вам останется только подыскать себе другое занятие. Но не нужно добавлять, что, когда мы вышвырнем вас из нашего агентства, ни одна другая фирма не захочет иметь с вами дело. Так что…
Зазвонил телефон. Шазель положил сигару в хрустальную пепельницу и снял трубку.
— Алло? Да, это я… Кто говорит? Послушайте, я спрашиваю, кто…
Франсуа стал свидетелем неожиданной сцены. Шазель, слушая собеседника, изменился до неузнаваемости: лицо его, которое благодаря регулярному массажу казалось обманчиво молодым, теперь заблестело от пота, морщины проступили отчетливее, губы дрожали. А когда он заговорил, голос был уже не повелительный, а дрожащий и покорный: