Хата, как и сказал фельдфебель, стояла над невысоким обрывом, под которым текла быстрая речка Вильшанка. Для офицерской квартиры домишко был скромненький — в два окошка, с соломенной крышей.
Кусты вдоль околицы — густые, можжевеловые — пришлись кстати. В них контрразведчики и расположились.
Через открытое окошко было видно, как мужчина лет тридцати пяти, в нижней рубахе с закатанными рукавами, достает из печки чугунок, садится, режет хлеб. В бинокль можно было разглядеть лицо (приятно-мужественное, сосредоточенное) и даже содержимое тарелки (борщ).
— Потом будет гуляш трескать, — сказал Вася, потянув воздух носом. — У меня нюх ужасно обостряется, когда жрать охота.
— Один живет, без хозяев, — поделился своими соображениями и Романов. — И денщика не видно. Сам кухарничает. Необычно.
— Куркуль. Денщицкую доплату себе забирает. Чтоб офицер себе сапоги начищал?
На крыльце стояли две пары сапог — сверкающие парадные и пыльные повседневные. Чистюля — у двери разувается.
— А может, просто привычка к холостяцкой жизни. Всё, Вася, дуй в штаб. Хватит гадать, сейчас узнаем точно.
Калинкин слетал пулей. Через двадцать минут, как штык, вернулся с личным делом. За это время прачечный начальник успел доесть борщ, с аппетитом умял второе (действительно гуляш) и взялся за кисель. Выражение лица у него было сосредоточенное.
— Всё правильно, — зашептал на ухо Вася. — Холостой. От денщика отказался. Хату взял пустую, потому что любит жить один. Это мне в отделе хозяйственном рассказали. Заглянул по дороге. Ты не беспокойся, я не говорил, откуда я. Мол, хочу договориться, чтоб меня у Петренки обстирывали, он иногда разрешает. Ну и расспросил немножко, что за человек, как-де лучше подкатиться. Хорошо к нему в отделе относятся. Говорят, простой, приветливый.
— Молодец, Вася, — похвалил подпоручик. — Давай формуляр.
Так-так. До мобилизации Петренко служил счетоводом на железнодорожной рокаде, построенной для нужд военного округа. Превосходная, между прочим, должность для шпиона в мирное время. Отсюда и звание прапорщика запаса. Второй звездочки такому офицеру не выслужить, хоть сто лет прачечной руководи. А в общем, ничего интересного в личном деле Петренки не было.
— Не похож он на австрийского шпиона, — вздохнул Калинкин, глядя, как Афанасий Никитич облизывает с ложки кисельную пенку.
— Ни разу не встречал шпиона, похожего на шпиона. Наше дело — проверить. Скорее всего, зря потратим время. Аэроплан и перекладка белья — случайное совпадение.
Калинкин поинтересовался:
— А как мы проверим? Не у него же спрашивать. Слежку установим, да?
Объект наблюдения, кажется, никуда уходить не собирался. Он уютно раскурил трубочку и улегся на кровать, положив ноги на железную спинку.
— Если буква «аш» — это сигнал самолету-разведчику, что сие означает? — тоном преподавателя спросил Алеша.
— Что у агента нет других средств экстренной связи.
— А стало быть? Особенно с учетом странной пассивности дорогого Афанасия Никитича?
Вася подумал еще и опять ответил правильно:
— К нему пришлют связного. Выяснить, в чем дело.
— Причем сделают это быстро. Если знать тропки, от австрийских позиций через болото в наше расположение можно часа за два пробраться. В общем, так. Остаешься здесь. Пришлю к тебе кого-нибудь в напарники. Он захватит пожевать, чтоб ты тут не мучился обострением нюха. Сидите, бдите за нашим Банщиком. В случае чего пошлешь солдата за мной, он знает, как меня сыскать.
Пристроив новичка к заданию, подпоручик отбыл по дальнейшим делам. Их у Романова хватало. Прежде всего проведал вольнопера Левкина (очень средних способностей), приставленного следить за Учительницей. Предупредил, чтоб удвоил осторожность и внимание. Возможна активизация объекта.
Связной появился перед рассветом
Забот у Романова было через край. О слежке за Банщиком, одной из множества мелких мер предосторожности, в остаток дня он почти не вспоминал. Мотался на позаимствованном у Васи мотоцикле по всему расположению дивизии, трижды телефонировал Козловскому, один раз лично отправлял радиошифровку с отчетом. Перекусил на ходу, куском хлеба с колбасой. К себе на квартиру вернулся в третьем часу ночи. Сел на койку снять сапоги — да так, боком, и повалился.
Вскинулся от стука, как показалось, буквально в следующую секунду. Но за окном уже серело, в стекло барабанила костяшками пальцев чья-то рука.
— Ваше благородие!
Голос Кузина, солдата, которого он вчера направил в помощь Калинкину.
Сон будто ветром выдуло. Неужели?!
— Связной? — спросил подпоручик, вылетев на крыльцо. — К Банщику?
— Пришел какой-то. Семь минут тому. С половиной, — поправился Кузин, глянув на часы. Он был педант. — Прапорщик за вами послал.
Дальнейшие вопросы Алексей задавал на бегу.
— Кто?
— По виду мужик. Гуцул, что ли.
— Почему гуцул?
— Топорик этот ихний на боку. И лапти кожаные.
— Постолы?
— Ага. Бесшумные. Мы его чуть не проморгали. Не слыхали и не видали, как в дом вошел. Только вдруг глядим — свет загорелся…
Солдат начинал задыхаться, а спортивному Романову хоть бы что.
— Вы через ставни подглядели?
— Так точно. Господин прапорщик сначала. Потом я… Сидят они двое, Банщик этому что-то шепчет… Не поспеваю я, ваше бла… городие!
Связной, точно связной! Стреляли наугад, а, похоже, попали в десятку, пронеслась в голове у Алеши азартная мысль.
— А ты не беги за мной. Двигай лучше за Сливой. Пусть подтягивается.
Без опытного унтера не обойтись, если дойдет до живого дела. А дойдет обязательно. Отпускать связного с донесением ни в коем случае нельзя. Если это, конечно, связной, а не что-то другое…
Солдат от хаты Банщика бежал семь с половиной минут. Романов обратный путь проделал вдвое быстрей.
Вася даже спросил:
— Кузин тебя по дороге что ли встретил? Докладываю…
— Всё знаю. Молодец, что в кусты вернулся.
Прапорщик хихикнул:
— А я когда под окошком сидел, ветер подул. Ну я слегка ставенку-то и приоткрыл. Теперь отсюда в бинокль видно. Через щель.
— Дай!
Алексей схватил окуляры.
Петренко сидел спиной, слегка нагнувшись. Делал какие-то непонятные движения — будто колоду тасовал. Напротив — небритый человек в низко надвинутой шапке. Одет по-крестьянски. Лицо странноватое. Дикое какое-то, будто у лешего. Мимики ноль, только глаза зыркают туда-сюда. И молчит. Две минуты Романов его разглядывал — мужик рта не раскрыл.
— В карты они что ли играют? — пробормотал подпоручик.
Вскоре прибыли Слива с Кузиным. Алеша дал посмотреть на неизвестного человека унтеру.
— Старый знакомый, — тихо сказал Семен. — Кум мой.
— Как это?
— А я всех, кого брал, «кумами» зову. Это Нимец, контрабандист. Я его с поличным взял. Каторга ему катила. Но он в Сибирь не схотел, сдал все ихние схроны. А за это…
Унтер умолк, не договорив, и вернул подпоручику бинокль.
— Выходят, — шепнул он.
Все пригнулись, затаили дыхание.
На крыльцо вышел Нимец. Петренко что-то втолковывал ему, стоя в дверях. Контрабандист кивнул. Ловко, будто рысь на мягких лапах, спрыгнул на землю. Быстро поглядел вправо, влево. Пошел к калитке.
У околицы он чуть не задел своей бараньей безрукавкой затаившего дыхание Романова. Алексей ощутил острый, будто звериный запах.
Беззвучно, полурысцой гость Банщика трусил по улице. В сумерках подпоручик разглядел болтающуюся на поясе бартку — топорик на длинной ручке, которым гуцулы могут и вековое дерево свалить, и зубочистку остругать.
Куда повернет?
Нимец перелез через чей-то плетень, добежал до берега и исчез под обрывом.
— Значит, так, — быстро сказал Романов. — Ты, Вася, бегом до брода. Не высовывайся. Будешь вести его с того берега. Мы трое двинемся по этому, следом.